Ульрих, по большому счету, тоже не особо ждал, пока у Вико вправится хоть часть мозгов, которые все сейчас, по личным рассчетам немца, были внизу. Как только Фаусто поднялся на коленях, он парой рывков спустил его брюки ниже - узкие, жесткие, они будут ужасно мешать, но голой кожей к плоти ощущалось сейчас просто восхитительно жарко. Упругие ягодицы вжались в член, Ули невольно застонал, чувствуя, как тело объяло жаром и совершенно непередаваемыми ощущениями. Спешка, лихорадка прикосновений, когда резкими движениями руки проходишься по чужой плоти, не даешь передышки. Он не планировал сейчас быть внутри, или позволить подобное Вико. Пожалуй, сейчас их хватило бы рук и жадных прикосновений, чтобы все закончить. Глубже в процесс уходить было бы бессмысленно. Поэтому ладонь сжимала немилосердно, а большой палец раз за разом проходился по головке, по кругу, а то и вдоль, доводя до исступления самой простой лаской. Сам же немец ерзал, втирался в тело Фаусто, другой рукой удерживая его за бедра. Дышал шумно, то и дело облизывая губы и глядя жарко любовнику в лицо, все раздумывая, сделает ли Костантино какой-то шаг к тому, чтобы все это было еще интенсивней, или оставит, как есть...

Ульрих издал совершенно неадекватный звук - тихий полустон, сдавленный, насколько он вообще мог быть. Потянулся, поймав свободную руку Фаусто сначала за запястье, а потом сплетая пальцы, сжав. Запрокинул голову, шумно вздыхая и закусив губу, чтобы не стонать. Вот так - просто, банально, грязно, и ужасно пошло. Но сколько удовольствия от чего-то, что считалось совершенно детским и одновременно возмутительно запретным, еще в школе и в университете. Голова кружилась и стучало в висках. Вот так - лихорадочно и быстро, спешно, совершенно безумно, словно их кто-то мог застать. От последней мысли Ули распахнул широко глаза, вздрогнув и беззвучно вздохнув, совершенно внезапно даже для себя выплеснувшись сквозь пальцы Фаусто на его руку, и на собственный живот, и смятую рубашку.
Твою маму...

Ульрих, прогнувшись из-за подушки, что была под поясницей, бессильно закрыл глаза, задыхаясь и выравнивая дыхание. Его все еще сжимали пальцы любовника, и он еще ощущал, как остаточно сокращаются мышцы, как медленно и лениво застывают на животе и груди брызги спермы. Было расчудесно. Восхитительно. Вот все бросить - фильм, ужин, все на свете, ради краткого сладкого импульса. Вико оказался тем еще провокатором. Если бы все скандалы сливались на подобной волне, немец, пожалуй, был бы только счастлив. И черт с ним, какие там будут у Фаусто планы дальше - продолжить скандал, или забыть о нем - Ульрих был настолько ватный, что ему было все равно. На любую бурную реакцию он был уже просто не способен.

Ульрих вздохнул, облизнувшись, оставляя себе привкус и ощущение легкого поцелуя. Отпустил, наконец, руку Фаусто, позволив сесть рядом. И еще пару минут лежал неподвижно, пока, подняв руку и прихватив край рубашки, не начал оттирать с тела следы быстротечной и внезапной страсти. Содрал с себя запачканную рубашку, уронив на пол за голову. Застегнул брюки. И только тогда повернул голову, глядя на Вико.
- Однако же... - Пробормотал невнятно, осознавая, что вновь поддался на провокацию страстного итальянца, и вообще, без всего этого можно было бы обойтись. Хотя, как же сладко теперь было.

- Я же сейчас снова захочу... - Пробормотал млеющий Ули, чуть улыбнувшись и не двигаясь, только вытянув из-под спины неудобную подушку - лежать в позе зю было не слишком-то приятно. - Ты на кошака похож... Такого... наглого... мартовского... - Немец ухмыльнулся, убрал со своего лица сбившуюся челку, откинув пряди и пригладив ладонью. Ему представить было жутко, как он сейчас выглядел.
Коротко вздохнул, сев медленно, и дотянулся до стакана Вико, сделав из него небольшой глоток, судорожно вздохнув и зажмурившись - жгучий холод алкоголя мгновенно почти сменился жаром, прокатился шариком по горлу в желудок.
- Мда...

Немец засмеялся последней фразе.
- Ой, будет тебе. Я шучу, а ты все - за чистую монету. Нет, знаешь, я бы, наверное, хотел жену и ребенка. Ребенка - больше, чем жену. Это нормальное желание для мужчины моего возраста, знаешь. Я хотел бы стать отцом. Да. И чтобы этот ребенок был не приемный, а моей крови. Но это можно и иначе сделать. Суррогатная мать и все такое... - Ульрих пожал плечами. От ладони на груди будто уходило волнами тепло, мягкое, спокойное, не напрягающее и не вызывающее возбуждения. Пожалуй, им нужно будет еще время, чтобы притереться. А потом у них все будет в порядке. В полном.

- Ооо... - Засмеялся Ули, заведя руки за голову и потягиваясь. - Вот еще. Красота, лямур-тужур, скоро начнешь под окнами серенады петь... - Немец поймал запястье Вико, поднял кисть к лицу, звонко поцеловав костяшки и отпустил, садясь, через бедра любовника дотянувшись до своей тарелки. Совершенно невозмутимо водрузил ее, холодную, на теплый бок Фаусто, придерживая за край, и продолжая так не вовремя и страстно прерванный обед. И только поглядывал на Костантино, едва сдерживая улыбку. Сейчас он точно схлопочет по голове подушкой, или еще каким-нибудь близлежащим предметом. И ведь сам будет виноват - не попишешь.

- Что, и правда, что ли, не дождусь? - Театрально расстроился немец, оторвавшись от своих овощей и Дина Визеля. Поглядел на возлежащего на подушках любовника и, вытерев салфеткой губы, наклонился, со смешком звонко поцеловав проступающие под кожей ребра. Отстранился, пробежавшись кончиками пальцев по месту, куда пришелся поцелуй - щекоча, играясь. - А мне всегда казалось, что если итальянцы любят - они всегда поют о своей любви, кричат на весь район, кого и как любят. - Мужчина хмыкнул. Он ни в коем случае не хотел этими словами спровацировать на действие. Скорее наоборот - он бы пришиб Вико раньше, чем тот начал бы вопить или петь. Но глядя в его лицо, он вдруг подумал, что не он один скорей всего идет на уступки. Почему-то от этого стало невероятно тепло, и немец поспешил отвернуться, чтобы изменения в его взгляде были заметны не так сильно.

- Нет, не стоит ни петь, ни орать про любовь под окнами. У тебя нет ни голоса, ни слуха. Я до сих пор помню, как ты на корпоративе завывал под Джанет Джексон что-то о страсти и любви. Народ чуть не оглох, а у меня правое ухо еще два дня болело. - Ули рассмеялся, опустив голову и проследив за рукой любовника - тот гладил его, словно кота, не опуская всю ладонь на кожу, больше просто щекоча, чем действительно лаская. Снова по коже побежали мурашки и немец повел плечами, принимаясь за еду, приканчивая свой скудный обед. - Ты бы ел, слипнется же все... - Отрывистый смешок, чуть более нервный и призванный сбросить невольное напряжение и неловкость. Слишком странно все это ощущалось - и отношения, и взгляды, и даже разговоры. Будто у них обоих было много чего, чтоб сказать, но они умалчивали это, будто боялись спугнуть друг друга. Дико некомфортно.

Ульрих улыбнулся, качнув головой. Наклонился к плечу итальянца, прошептав куда-то неопределенно в висок, прежде чем поцеловать легко:
- Дурак ты... - Прижался губами на короткий миг, чувствуя тонкие нити волос и едва ощутимую пульсацию крови под еще горячей кожей. Но какой... черт возьми... мой. Закрыл глаза, все еще упираясь ладонями у колена Вико и отстранился лишь спустя несколько секунд - словно через силу. Почему-то была давящая нежность в груди вместо обычного пыльного безразличия. Он не стал задумываться, почему. Откинулся к стене, взяв из пачки сигарету, и закурил, глядя на профиль любовника.

- А что с моим голосом, собственно? - Немец тихо засмеялся и потер лицо ладонями, когда Вико отобрал у него сигарету. Он бы курил еще, но уже саднило горло и каждый вдох проходил в легкие с трудом. - А что касается заказа... Посмотрим, сколько мне предложат. Кто - заказчица. Что ей нужно... И там посмотрим. Может я и не возьму. А может - и она меня. - Пожав плечами, Ули "накапал" в стакан виски и сделал крошечный медленный глоток, прикрыв глаза и дав себе полностью ощутить, как горячий алкогольный ком прокатывается вниз. Задержал на момент дыхание, а потом сделал короткий вдох, улыбнувшись. - Если из этого получатся отношения - они будут очень бурными... Да... - Покачав головой, он вернул стакан итальянцу, смахивая с лица надоедливые прядки волосы, все лезущие в глаза.

- Отношения, родной мой - это когда проходит эйфория и удовлетворяется плотское желание - до дна, до самого упора. Отношения - это нечто куда большее, чем ты себе представляешь. Пока что между нами секс и зачатки чувственного, и это... еще ничего... не... - Ульрих застыл, даже как-то внезапно для себя задержав дыхание, когда рука Костантино начала заправлять пряди за ухо, и когда ладонь обняла лицо. И уж тем более, когда любовник удержал его за подбородок. Растерянно моргнув, немец едва успел поймать губами легкий, как крылья бабочки, поцелуй, и Вико тут же отстранился. И, к позору своему, Ульрих тут же густо покраснел - совершенно неожиданно, и паляще жарко. В упор уставился на итальянца, будто хотел сказать что-то, но речь отняло.
Насколько властным был жест, насколько покровительственным, насколько Ули ощутил себя в этот момент беззащитным - перед Фаусто, перед этой рукой, которая уже который день к ряду заставляла его сходить с ума, и стонать, и выгибаться... чего он не делал никогда и ни с кем.
- Ты чертова раковая опухоль, Вико... - Пробормотал сипло, не отводя взгляда и провожая любовника до дверей, только потом опустив голову и потерев лицо ладонями.

- Понимаешь ли, в чем проблема... Я взрослый мужик и мне не нравится чувствовать себя маленьким виктимным мальчиком. - Ульрих нахмурился, покосившись на любовника и потер кончик носа пальцами. - А почему-то именно это ощущение у меня не проходит. Может быть для тебя это в порядке нормы, а для меня - никаким образом нет. - Он поднял руку, поведя кистью, вновь собираясь что-то высказать, но только выдохнул тяжело и уронил ладонь обратно на колено. Дурацкое ощущение абсолютного бессилия. Так было нельзя.
- Мне не комфортно. Мне не уютно. - Он дотянулся до бутылки, налил в стакан жгучего янтаря и набросал льда. Что еще говорить - не знал даже приблизительно. И мало верил в то, что Вико поймет, о чем он.