Жилой район » Квартира Костантино

- Тоесть, ты хочешь сказать, что целый год был здесь, и молчал в тряпочку? - Поинтересовался Ульрих, подпирая голову ладонью и держа руль одной рукой. Не смотря на омерзительнейшее настроение, рисковать на дорогах он никогда бы не стал - не превышая скорости, доехал до своей высотки, припарковался, выскользнув из салона автомобиля и забирая покупки с заднего сидения. - С клиентами - не знаю. Это нужно в компанию запрос подать, ну, ты же взрослый мальчик - сам знаешь. - Захлопнув дверцу и подождав, пока Константино выберется из машины, немец пультом включил механизм "шторки" в гараже, закрывая свой бокс. - Пойдем, через подвал тебя потащу... - Направился к лифту, обнимая пакеты с покупками. - А у тебя, что, работы нет?..

Жилой район » Квартира Костантино
- Ну был. Ну молчал. - Костантино скривился, быстро теряя интерес к общению в данном направлении. - Откуда мне было знать, что ты тоже тут обустроился. И у меня работы было столько, что я пахал, как проклятый. - Бессонные ночи над документами, попытки вспомнить то. что проходил в институте, сверки, счета, снова сверки, юридические тонкости - все это казалось страшным сном из прошлого. - Запрос подал. Жду. Но у меня шило в заднице. Я хочу всего и сразу. Дел не в деньгах, а в том, что мне срочно надо выкинуть из головы весь тот мусор, что скопился там за год. И вернуть себе форму. - Фаусто выбрался из машины, попутно забрав, звякнувшую стеклотарой, сумку и направляясь вслед за немцем. - Слушай, а что тебя не устраивало в попойке у меня?

- То, что у тебя нет моей сменной рубашки, если вдруг я буду не в состоянии вечером ехать домой, или просто забуду, как это делать. - Ульрих вызвал лифт, дождался, пока кабина спустится и откроются двери. Нажал нужную клавишу. - Если хочешь всего и сразу, и чтоб из головы все выветрилось - иди в бордель. У меня как раз есть один знакомец, который заведует таким... приличным борделем. - Немец фыркнул, криво улыбнувшись и глядя на сменяющиеся цифры этажей над дверями кабины.
На этаже вручив один пакет Константино, Ульрих открыл двери своими ключами, пропуская спутника в квартиру, а потом заходя сам. Сбросил в прихожей обувь, дальше ступая уже босиком. Отобрал у Фаусто пакеты, направляясь в кухню.
- Та квартира - купленая или съемная?.. - Поинтересовался, пытаясь оценить, насколько крепко осел старый знакомец в Палермо.

- И что мне там делать? - Костантино мрачно уставился на спутника. - Я хочу действий, жизни, опасности. а не траха с продажными мальчиками.  Рекламируешь дружков? - Фаусто зашел в квартиру вслед за немцем, сбросив обувь и поплелся вслед за ним на кухню. Открыв сумку, он выгрузил на стол тару. - Вот. Надеюсь тебе завтра не на работу. - Сходи в прихожую и кинув сумку на вешалку, Костантино снова вернулся на кухню и устроился на стуле. - Квартира, она купленная.

- Придурок. - Беззлобно огрызнулся на слова о дружках немец. Открыл холодильник, втрамбовывая на, и так не пустые, полки все свои приобретения. - О, значит, ты здесь крепко засел. - По его личному мнению, вопрос о работе вообще не стоил ответа - он напрашивался сам собой. Теоретически он обязан был бы находиться возле Эриха едва ли не двадцать четыре часа в сутки. Но тот сам ограничил его фразой "когда позвоню". Part-time-job. Когда должен сорваться и ехать в любой момент. Самое мерзкое, что вообще можно придумать в этой жизни.
Ули достал с полки стаканы, поставив на стойку, которая заменяла здесь обеденный стол. Открыл банку оливок, выливая сок и высыпая закуску в стеклянную пиалу.
- Разливай. У тебя рука легче. - Машинально поставленная рядом со стаканами пепельница, положена пачка сигарет рядом. Зажигалка. Он закурит, если ему приспичит. Если нет - они так и пролежат весь вечер. В любом случае, это было не так важно.

Фаусто пожал плечами, наугад выбирая бутылку из арсенала и вскрывая печать на пробке. - Надолго... Ненадолго. Продать квартиру несложно, как и сдать кому-то. Ты-то тут совсем обосновался или это временный залет? - Пробка поддалась и вывернулась с тихим хлопком дерева по стеклу. По кухне тут же разнесся аромат спиртного. Плеснув в стаканы на треть, Костантино отставил бутыль в сторону. Последним штрихом стало демонстративное выключение телефона. Чего он не пережил бы сейчас, когда иллюзия прошлой идилии, постепенно плела свое полотно, так это звонка из банка с нытьем в трубку от кого-нибудь из этих недобитых офисных крыс, закопавшихся в бумажках, получающих кучу денег и при этом нихрена не знающих, кроме того, в какой папке на компьютере искать пасьянс.

А вот Ули мобильник не имел ни малейшего права отключать - только сунул куда-то под вазу с фруктами. Расстегнул рубашку, включая кондиционер - после жаркого дня в квартире, которая хорошо освещалась естественным солнечным светом, было очень душно.
- Аренда. - Сообщил емко. - Как по мне, здесь жарко. - Насчет чего он говорил - насчет ли квартиры, или же всей Сицилии в целом - было не ясно.
Сев за стойку напротив Фаусто, немец подпер голову рукой, изучая старого знакомца, рассматривая его, находя новые черты, отличия. Потом встряхнулся, что-то вспомнив, обернулся одновременно поднимаясь со стула. Дотягиваясь до холодильника , насыпая в пиалу льда, несколько кусочков сразу бросив в стакан. - Ну. Поведай мне свою тайну, Русалочка. - Прищурился, улыбнувшись уголками губ. - Как ты до такой жизни докатился?

- Докатился. - Костантино загреб из пиалы льда, не особо церемонясь в манерах и кинул в стакан с виски. Всплеск получился чересчур сильным и несколько капель выплеснулось на стойку и на руку. - Семья, наследство. Ты же знаешь горячность итальянских семейств. Пришлось отдавать долги. И правда слишком жарко. - Слизав капли с руки, Фаусто расстегнул толстовку и скинул её на спинку стула, оставаясь в одной майке.
- Так что привело тебя в наше пекло? Расскажи лучше о себе. Где был?

- Работа привела, что еще. За руку взяла, и привела. - Ульрих пожал плечами, сделав первый небольшой глоток виски - просто ощутить привкус и холодок, сменяющийся быстрым жаром на губах. Отставил стакан, принявшись возиться с ужином. - Это третий клиент за все время, так что особенно нигде. Пара месяцев в Лондоне, а потом очень частые переезды. Я даже свою квартиру в Берлине продал - в аренде есть своя прелесть, но я все равно хотел бы дом. Чтобы осесть. Хотя вряд ли получится. Может, когда пойду на "пенсию" по выслуге лет. Да и то, не думаю, что я буду паинькой. Мне вечно чего-то не хватает на новом месте. - Паэлья пахла просто восхитительно, а смотрелась еще лучше, чем была на запах - на чистых белых тарелках, со свежими овощами в отдельной пиале. Виски был не лучшим напитком к ужину, но немец был голоден. - Папинькин сынок, умница, эдакий мачо, который таскал девчонок на заднее сидение автомобиля. Эмбицил-выскочка. Я сам разорвал контракт - он вечно сбегал куда-то, ищи его потом по городу, в клубах и борделях. Потом банальнейшая старушка с манией преследования, получившая наследство и мнящая, что правительство на нее оходится. Англичанка. Та своей смертью померла. - Ули хмыкнул. - И теперь вот, бизнес-"итальянец", владелец борделя. - Он покачал головой. - Швед. В Италии. Если бы я когда-нибудь мог подумать о том, что у меня будет такая клиентура, остался бы служить в войсках.

- О да. И телохранители-немцы у нас тоже водятся. С такими рассуждениями тебе стоило родиться где-нибудь в Зимбабве, куда нормальный иностранец сам не поедет под страхом смерти. Там бы были все только "свои". - Костантино ухмыльнулся, поднимая стакан. - Смотрю, что традиции тебя, как всегда, не волнуют. Тогда выпью за встречу я. - Легонько стукнув стаканом об стакан немца, Фаусто опрокинул в себя треть содержимого. - А вообще у тебя какая-то на удивление красочная подборка нанимателей. Это судьба или собственная экстравагантность в выборе?

Адлер вздернул левую бровь, прищурившись. Кажется, Фаусто за последние годы перещеголял его в ядовитости. Осознание этого факта ничего хорошего в настроение арийца не привнесло.
- Начальство имеет привычку делать выбор за меня. Потому что если бы я выбирал сам, я бы остался без работы. По-моему ты стал слишком умный за последние годы. Влияние родни, или сотрясения на рабочем месте?.. - В серых глазах не было даже намека на улыбку. Наоборот - Ули был мрачен, как туча.

- Тогда у твоего начальства неплохое чувство юмора. Подсовывать тебе таких кадров... Тебе. - Фаусто в задумчивости рассматривал хмурое лицо немца. - Рядом с таким мрачным типом самое место какой-нибудь очень серьезной шишке без чувства юмора. - Костантино отхлебнул еще виски, к еде даже не притронувшись. Похоже его настроение, все-таки, было несколько радужней, чем настроение хозяина квартиры. Еще бы, после года "заточения" в офисе, увидеться со старым приятелем. Пусть последний себя таковым и не считал. - Ули, тебе не говорили, что человек учится всю жизнь? А умный человек еще и умнеет с возрастом?

- Я тебя двину сейчас. - Отозвался немец, не меняя выражения лица, однако должной доли угрозы в голосе уже не было. Как и внушающих доверия интонаций.
Они, разговаривая, сейчас походили больше на двух столкнувшихся лбами баранов - ни один не уступит. Ули покачал головой, тоже сделав глоток спиртного, и взялся за ужин, утоляя первый голод. Он завтракал поздно, вместо обеда только пил сок, и сейчас ел с таким аппетитом, которому можно было бы позавидовать.
- Перейди на более нейтральные темы, или я залью пол желчью. А она портит пищеварение. - Отзвался наконец, ненадолго отложив вилку, чтобы отпить из стакана крошечный глоток.

Беседа приобрела весьма интересный поворот. Вздернув бровь, Фаусто спокойно улыбнулся, глядя в глаза немцу.
- Не выпито еще даже полбутылки, а ты уже в драку. Все тот же, прежний, неизменный Ульрих. - Голос итальянца стал наигранно-скучающим, в отличии от улыбки, едва-касавшейся губ. Он выпустил, наконец, из руки стакан и придвинул к себе тарелку, не торопясь нырять в неё с таким же голодным видом, как собутыльник. - Приятного аппетита. Тебя там не кормили чтоли? По-моему идиотское отношение к личному телохранителю. Голод никак не способствует повышению внимания и работоспособности. - Ковырнув вилкой еду, Костантино отправил в рот небольшой кусочек. - Как всегда отличный выбор. Эстет, что с тебя взять.

- Я с утра ничего не ел, если ты о том, что я похож на голодающего каннибала. - Ули пожал плечами. - Мне как-то никогда не казалось, что клиенты должны кормить телохранов с ложечки. Там были одни напитки и закуски. И я думал, что это не растянется так надолго, и встал рано, а потом уже некогда было... Так что это нормальное отношение. Мой гастрит остается моим гастритом. И слава Господу, у меня его до сих пор нет, даже не смотря на нерегулярное питание. - Ариец продолжил есть. - Приятного аппетита. - Запоздало кивнул, пропустив "комплимент" про эстетство. Паэлья была тем, что он мог бы есть вечно, и тонкий вкус здесь был совершенно не при чем. - А ты? До сих пор холодные бутерброды?.. Или что у тебя там было любимым лакомством. - Наконец губы тронула слабая улыбка.

- Мясо, друг мой. Я всегда любил мясо. И специй побольше. А бутерброды - это пища тех, кто неспособен отличить по вкусу курицу от рыбы.  А если уж надо перекусить быстро, то нет ничего, лучше пиццы. - Костантино все-таки углубился в более детальное изучение блюда. Аппетит, как говорится, приходит во время еды, так что вскоре итальянец уже с удовольствием ел свой, не то запоздалый обед, не то ранний ужин. - Кстати, ты по прежнему один, как сосна на утёсе? Или обзавелся пассией? - Фаусто ненадолго оторвался от тарелки, чтобы сделать глоток из стакана и заодно задать вопрос.

- Вот он. - Ули указал на Фаусто вилкой. - Вот он настоящий итальянец. Мясо и пицца. - Он покачал головой, пощелкав языком и делая небольшой глоток из стакана. - Мда. Значит я полный извращенец, потому что обожаю всякие гадости вроде арахисового масла. Мда. - Закончив с ужином, ариец вытянул из коробки салфетку, вытирая губы и пальцы - даже не смотря на та, что довольно аккуратно ел. - Один. Именно, как сосна на утесе. Еще не хватало завести в доме мягкую игрушку, затем чтобы она выла вечерами, что я мало с ней общаюсь, не покупаю ей подарков, и все в этом роде. А еще круче, когда эта мягкая игрушка имеет наглость заявить, что я ублюдок, потому что у меня не хватает сил на секс. - Ульрих возвел очи горе. - Нет уж. Если я захочу что-то теплое и ласковое под боком, заведу себе лысого кастрированного кота. По меньшей мере, он не будет доставать меня тем, что у него недотрах.

На последней фразе Костантино фыркнул, с трудом проглотив комок и заржал в голос.
- Боги, Ули, ты и правда собираешься это сделать? Лысого кота? Так лучше тогда грелку под бок, она хоть жрать не просит и не требует капельку ласки. Неужели ты стал импотентом?! - Запив очередным глотком виски, итальянец подхватил бутылку и плеснул себе и Ульриху новую порцию в стаканы. - Вот он холодный арийский нрав. А как же удовольствие тела? Как же жар сердца? Тебе твои железки милее горячего тела в руках? - Тонкие брови насмешливо взлетели вверх.

- Двину, я сказал. - Ули погрозил Константино стаканом, который держал в руке. Отодвинул тарелку, откинувшись на спинку стула и потягивая виски. - У тебя сложился не верный стереотип. Немцы - это не люди в латексе, все поголовно с плетками, говорящие "Йа-йа, фанстастиш". Это бред сивой кобылы. И уж чья бы корова мычала. Тебя бы подоставал нахальный мальчишка, воющий вечерами о том, что ты его игнорируешь. Мне на работе временами все терпение исчерпывают, а когда любовник еще под ухом словесную вонь начинает, то у меня сдают остатки терпения. У меня уже было два привода в полицию, третьего не хочу. По крайней мене, если я забью насмерть кота - меня никто за это не посадит. - Он мрачно созерцал Константино. - Это еще одна тема, которую я совершенно не хотел бы обсуждать. Не нужно лезть ко мне в брюки. И мне еще далеко импотенции. Ясно?

- Да сдалось мне содержимое твоих брюк... Оставь его при себе. А вообще, пройдись по бабам, иногда это помогает отвлечься. - Костантино отложил вилку и взял со стойки свой стакан.  - И знаешь, скажу тебе по секрету, я не представляю твою задницу затянутой в латекс, хотя с плеткой ты бы смотрелся аутентично. - Фаусто одарил собеседника взглядом, который при большом желании можно было бы назвать жаждущим, если не замечать широкой улыбки на губах и скрытого в глазах смеха. - Ладно, не заводись.  Давай лучше выпьем и ты перестанешь чесать кулаки, жаждая моей крови. - Итальянец стер с лица ухмылочку, глядя на Ульриха теперь со спокойным ожиданием. - И вообще, предложи тему для беседы. А то пока ты только плюешься ядом на мир вокруг.

Ульрих пнул его под стойкой, одарив фирменным взглядом "убьюисделаюотбивные".
- Как жаль. Плетки у меня нет. - Он подхватил из пепельницы зажигалку, принявшись ею играть. - Не знаю я, о чем разговаривать. И настроение у меня - да, сейчас ты скажешь "как всегда" - отнюдь не солнечное, уж прости. И даже радость от встречи с тобой его, хоть и улучшает, но не на много. - Немец развел руками. - Не обессудь. Не выспался, встал не с той ноги, не пообедал вовремя, проскучал два часа, вот и получилось, что я - немецкая бука. - Еще одна сдержанная улыбка, не нашедшая отражения в глазах. - Так что, раз ты напланировал встречу - веди разговор сам.
Хотя, пожалуй, это единственное, чего я тебе пока не позволяю делать...

- Я тебе её подарю. И в придачу меховые наручники и латексные стринги. - Прошипел Фаусто, потирая ушибленную голень и одаривая немца мрачным взором. Его предложение выпить за мир во всем мире, было как обычно проигнорировано.  Махнув рукой, Костантино отхлебнул огненной жидкости и стукнул стаканом по столу. - Куча причин, яйца выеденного не стоящих. У тебя настроение плавает, как у девчонки. Ах, ноготок сломала - конец света. - Похоже последняя заявка Ули все-таки выбила из итальянца всю радужность, пробуждая спящую агрессию. - Открой секрет, как ты умудряешься всегда быть в плохом настроении? Сколько тебя помню, ты всегда недоволен всем, что тебя окружает. Есть в этом мире вещи, которые приводят тебя в хорошее расположение духа, а, друг?

Еще один пинок под стойкой - все так же не в полную силу, но ощутимо.
- Это ты меня девчонкой только что назвал? Точно давно не был битым. - Ехидно поднятая бровь. - По-моему, у кого-то сильно смелости прибавилось за последние годы. - Вновь дернувшийся в ухмылке угол рта, и прищуренные глаза, и холодный взгляд. - У меня хорошее настроение, когда я высплюсь и не голодный. И портится оно на погоду и на гонористых клиентов. Только им везет, потому что нынче не модно свое настроение демонстрировать на людях. А тебе повезло не слишком. Потому что за последние пару минут ты проехался почти по всем моим мозолям. - Ульрих тихо застонал, потирая ладонью лоб. - Это я здесь должен плескать ядом. А у меня такое чувство, что я вот-вот захлебнусь. - Он хмуро посмотрел на Фаусто.

- Почему у меня такое чувство, что ты пытаешься выставить меня глупым юнцом? - Получив очередной пинок, Фаусто ответил тем же и на всякий случай отсел подальше вместе со стулом. - И хватит меня пинать. А то это и правда смахивает на балаган. - Ответил он на улыбку немца хмурым взглядом и полным отсутствием улыбки. - По-моему у тебя, за время, что мы не виделись, наросло слишком много мозолей и все, почему-то, на особенно выделяющихся местах. Прям, как мамонт, весь мозолистый. Вымереть не боишься?

- Ну... - Фаусто развел руками, продолжая демонстративно изучать фигуру своего собеседника. - Я просто воспринимал тебя, как приятеля, а их фигуры я не рассматриваю с точки зрения. Да и крупноват ты для меня, я предпочитаю нечто инфантильно-бесполое. - Итальянец осторожно придвинул стакан, чтобы не расплескать. Ни о каком льде не могло быть и речи, потому что с такой наполненностью целым искусством было поднять стакан и не разлить виски, учитывая, что рука уже не тверда. Хотя Костантино справился с задачей легко, отхлебнув  ровно столько, чтобы спокойно поставить стакан и больше не заботиться о том, что на столе может образоваться лужа. - Не поверишь, но вышиб очередного такого только пару дней назад. Порвал со всем, что связывало меня с этим годом, заодно и мальчишку выгнал. Так что, если ты тонко намекаешь мне на недотрах, то ты в пролете, Ули. - Итальянец осторожно опустил в виски пару кубиков льда. - Янки пьют эту гадость исключительно с содовой, потому и стаканами. А мы пьем в чистом виде и мне надоело постоянно подливать. Можно? - Указал на конфеты Фаусто и, не дожидаясь ответа, выловил из коробки одну. - Я надеюсь, ты во всех красках расписал той брюнетке радости секса с мужчиной, когда она принесла тебе в больницу мандарины?

- Я ей ничего не расписал, потому что лежал в реанимации и ее ко мне банально не пустили. Агенство прислало мне замену, и она как-то мгновенно переключилась на другой "шкаф". - Ульрих же решил вопрос со своим стаканом довольно изобретательно - перебросив волосы через одно плечо и придержав, так чтоб не попали в напиток, немец наклонился - вместо того, чтоб поднять стакан. И сделал крошечный глоток - ровно настолько большой, чтоб виски не трогал краев стакана и не грозил перелиться. В носу на момент защипало - слишком крепко было, хотя и привычно - и ариец чуть не чихнул, порывисто выпрямившись, прижав тыльную сторону ладони к носу и зажмурившись, задержав дыхание. - Твою... - Выдохнул немного сипло, мотнув головой. - Мда... - Протянул через минуту. Сел на свое место, вытянув сигарету из пачки, взяв в рот, но не спеша прикуривать. - Я не претендую на тебя, как на панацею от недотраха. Я пока прекрасно без этого обхожусь. А если мне прижмет - найду что-то, что посимпатичней, и полечусь об это что-то. Ты опять лезешь ко мне в брюки, Вико. И прекрати меня раздевать глазами, на мне и так одежды не так много. - Это балансирование между дружеской болтовней и совершенно не дружескими темами разговора немного веселило его. Однако, не меняло настроения в целом.

Фаусто некоторое время молча глядел на немца, вздернув бровь и как-то удивленно, а потом рассмеялся.
- Кто о чем, а ты все о своем, Ули. - Итальянец ухмыльнулся во все 64 зуба. - Вообще-то, когдя я сказал "В пролете", я имел в виду твою интуицию и логику, подведшие тебя в выводах. - Костантино наконец вспомнил про конфету, начавшую подтаивать в руке и отправил её в рот. - Уж прости, друг дорогой, но твои штаны не из тех, в которые я предпочитаю лезть. Хотя, может быть такой эксперимент был бы любопытным. - Итальянец поиграл бровями, скользя по Ульриху насмешиво-томным взглядом. - Неужели тебя, герр Неприступный Шкаф, так смущает мой жаждущий тепла и ласки взгляд? Знаешь, мне всегда было интересно, носите ли вы, немцы, под одеждой кожаное белье. - Губы Фаусто дрогнули, но он из последних сил сдержал смех, скрывая его за маской вежливой заинтересованности.

- Да иди ты... Сеньор хренов... - Ощутимый пинок под стойкой, явно ставший хитом дня. Ульрих улыбнулся. - Чтобы ты знал, кожаное белье жутко натирает. И! - Он поднял руку, останавливая всякие поползновения к развитию темы. - Я знаю это не на собственном опыте. Но говорил мне об этом человек, которому я склонен верить. И перестань меня доставать! Оставь эту тему в покое, а то меня тошнить скоро начнет. - Немец прикурил сигарету, затянувшись с явным наслаждением. - Всеми богами тебя заклинаю, прекрати свои пьяные бредни, или я тебя за дверь выставлю. И при этом меня никакие мучения совести терзать не будут. Я понятно выразил свою мысль, или мне донести ее до твоего затуманенного вискарем мозга каким-нибудь иным способом? - Ули посмотрел на собутыльника с какой-то совершенно новой гримассой на лице. Укоряя.

От пинка Фаусто увернуться все-таки успел, морально к нему уже готовый. Расхохотавшись, он на всякий случай отодвинулся подальше. чтоб не стукнули еще чем-нибудь и воззрился на немца с немым укором, в ответ на его взгляд.
- Ты разбил мои самые радужные надежды, я мечтал узнать это из первых рук. Ладно. Закрыли тему, я не хочу стать колекой в столь юном возрасте. - Костантино посерьезнел и вместе с тем поскучнел, придвинув стакан и начав водить пальцем по его краю. - Слушай, у меня был год жизни среди зануд и скучнейших типов, я был похоронен в бумагах, счетах, цифрах и офисной пыли. Я сто лет не виделся ни с кем из наших и не напивался в хорошей компании. А уж про потасовки, опасность, адреналин я вообще забыл по факту. Я скучал по твоей язвительной личности. А ты сидишь и обижаешься, как кисейная барышня, на каждое слово. - Итальянец запил горе приличным глотком виски,  от которого перехватило дыхание и на глаза навернулись слезы. Охнув и выловив из пиалы кусок какого-то овоща, он быстро отправил его в рот, закусывая нерассчитанно-большой глоток алкоголя. - И я почти трезв.

- Ну да, я вижу, насколько ты трезв. Не льсти себе. - Еще одна едкая ухмылка. - И раньше ты как-то не жаждал обсуждать со мной подобные темы. Не к добру это, ой, не к добру... - Немец качнул головой, осторожно поднял стакан, сделав небольшой глоток и дотянувшись до пиалы со льдом, бросил для начала один кусочек. - Давай. Задавай тему разговора. Только без пошлятины и кожаных трусов, а то меня затошнит и я пойду спать. Или найду, чем занять твои пошлые мозги, чтоб ты думал о чем-то кроме. - Кроме чего, он, понятное дело, не сказал. Да и ясно все было, опять же, без комментариев. - Непонятно только, что могла тебе заявить твоя семья, чтобы ты сорвался, бросив все на свете, и помчался заниматься их делами. Я сам даже на семейные праздники приезжаю по большому желанию. А уж о том, чтоб сидеть в чьих-то бумажках и в окружении форменных зануд... Похоже, у тебя был год адского мазохизма, родной.

- Вот, ты сам ответил на свой вопрос. После такого года потянет еще и не на такие разговоры. Удивительно, что я не бросаюсь на все живое. - Костантино перестал зубоскалить, теперь улыбаясь спокойно и чуть задумчиво. Машинально выловил льдинку, перекатывая её на ладони. - У меня несколько месяцев не было времени даже на то, чтобы в бордель сходить, уж про отношения я вообще молчу. Да что там времени, сил не было в душе подрочить. Так что... - Итальянец пожал плечами. - Семья. У нас несколько другие понятия семьи. Я не мог отказаться. А вот как теперь в дело вернуться. Агенство заявку приняло, но пока молчит, видимо моя компетентность под вопросом, после такого перерыва. Надо самому искать что-то. Деньги есть, это не проблема, но мне нужно, чтоб было чем заняться. Не могу я просиживать днями без дела. - Лед на ладони растаял, образовав лужицу, которую Фаусто невозмутимо слизал, совершенно не стесняясь несуразности своего поведения.

- Я бы год жизни отдал за пару недель нормального отдыха. О чем ты говоришь. И кстати, о подрочить в душе - ты же сказал, у тебя какая-то лапость жила. Я запутался окончательно в том, что ты говоришь. А с Б не могу связать. - Немец с удовольствием курил, изредка едва заметно хмурясь - затяжки временами драли горло похуже проглоченного ежа. Заложив ногу на ногу и упираясь локтями в крышку стола, Ули глядел на дно своего стакана. По мере увеличения количества алкоголя в крови, ему становилось немного легче. И каждый раз утром, с тяжелого похмелья, он думал о том, что все это самообман и облегчение на пару часов. И что это не выход и так больше нельзя. И недели через две покупал в выходной новую бутылку. Или надирался в баре до синих чертей и такси до дома. Фаусто был прав - какая тут дрочка. Они оба выматывались, только по разным причинам - Вико за бумагами, а Ули - от морально-физического напряжения. - Я полагаю, меня спишут со счетов скоро. - Он пожал плечами. - Я последний медосмотр прошел с таким скриком, что пришлось врачу в лапу положить.

- Так возьми отпуск, в чем проблема, Ули? - Итальянец поднял бровь. Он утихомирился с дурацкими шутками и теперь сидел, подперев подбородок и созерцая выпускаемый Ульрихом дым, с видом объевшегося кота, перед носом которого бегает мышонок. - Ну да, жила у меня лапость. Так это последние месяца три-четыре. А первые месяцы я пахал, как папа Карло и секс имел исключительно с дебетами-кредитами и прочей дрянью, одно название которой вызывает у меня страстное желание пообниматься с белым братом. - Вдыхая дым чужой сигареты, Фаусто и сам достал из пачки сигарету, неторопясь её прикуривать. - А что у тебя со здоровьем? Может и правда отпуск?

- ...По инвалидности. - Ответствовал Ульрих, покосившись на Фаусто с таким видом, будто он оскорбил его в лучших чувствах. - Куда мне в отпуск? Закончу с этим клиентом - и уж тогда точно в отпуск. Хотя когда то будет... - Он прищурился, делая последнюю затяжку и туша сигарету. - Кто-то от дебетов-кредитов под пули бежит, а кому-то дебеты-кредиты спасением бы на месяц-другой показались. - Он фыркнул. - Ты странно на меня влияешь. Я тут сопли развесил фистонами по всей комнате. Скоро гирлянды можно будет снимать. А ты сидишь и только поддакиваешь. А до этого вообще танком по мне катался. - Судя по всему, у них уже было две темы вечера - секс и работа. Пять баллов за кажду. - Хорошо живем, ничего не скажешь.
Сам Ульрих и рад бы мнения по обоим темам оставлять при себе. Но так хорошо было под алкоголь понавысказывать старому другу все то говнище, что накопилось за последнюю парочку лет на душе.

- Ну а на какой срок ты с ним контракт подписал? - Кажется, что на сегодня лимит издевок у Костантино кончился, или наступило протрезвение, что было маловероятно при том потреблении алкоголя, которое наличествовало сейчас. - Таких инвалидов поискать. Всем бы твое здоровье Ули... Или я чего-то не знаю? - Не сказать, чтобы в голосе Фаусто звучала какая-то сверхзабота, но уж Ульрих должен был уловить, что заинтересованность и определенное внимание есть, что, в случае итальянца, была редкостью. - Я бы под пули побежал, да еще и с криком ура, размахивая большим флагом, вместо этих счетов. - Костантино поднял стакан и чокнулся его боком со стаканом немца. - За нас и за танк. Торжественно передаю тебе ключи от него, можешь начинать кататься по мне в отместку. Если водить умеешь.

- У меня всегда первый срок - полгода. Я ли не устрою клиента. Клиент ли меня не устроит... Чтоб не оставлять свои нервы и терпение на съедение обстоятельствам. - Он покачал головой, вместо ответа на вопрос поднимаясь и выходя из-за стойки. Сдвинул рубашку, открывая ребра сбоку и демонстрируя уже заживающий, но все еще яркий, контрастно выделяющийся на коже шрам - от пули и последующего хирургического вмешательства. Идеальный язык немых. Если Вико не дурак, сложит в голове два и два. - Сев обратно за стол, Кли откинулся на спинку стула, сползая немного по сидению и упираясь ступнями в перегородку. Качнул коленом, хмыкнув, не ощущая ни прежней горечи при упоминании этого конкретного ранения, ни привычной злости. Наоборот. Было совершенно, идеально никак. Словно кто-то увидел его страшную тайну (хотя не могло ранение в легкое претендовать на подобное звание) и от этого стало немного легче. Разделив горе с кем-то, ты делаешь его в два раза меньше - говорили мудрецы. И последнее время немец верил этим словам. - Вот так. - Протянул в полголоса, ухмыльнувшись, но и эта ужимка не задержалась надолго на лице - Ули смотрел на Фаусто, ожидая, что он скажет, или сделает.

Костантино следил за передвижением немца с ленивым интересом. Ровно до тех пор, пока тот не задрал рубашку. Подавшись вперед, он вздернул брови и удивленно присвистнул, рассматривая свежий рубец.
- Как же тебя так разукрасило, друг...  Легкое сильно задело? Что врачи говорят? - Теперь Фаусто смотрел на Ули куда серьезней и внимательней. - Слушай, а тебе вообще врач разрешил выходить на работу? А то, может ты самовольничаешь? В агенстве знают? - Итальянец улыбнулся в ответ на улыбку друга, снова подпирая щеку рукой. - Тебе и правда в отпуск надо. Не восстановишься сейчас, потом проблемы со здоровьем, как снежный ком нарастут.  А вообще, я почти уверен, что наши доблестные эскулапы тебе уже напророчили печальный конец в обозримом будущем. Не слушай этих пессимистов. Кстати, давно ты этот заказ взял?

- Как ты думаешь, если я сказал, что врачам пришлось дать в лапу - меня сильно задело? - Ульрих запустил ладонь под рубашку, кончиками пальцев пройдясь по шраму - гладкому и пока еще совсем не чувствительному. - И как ты думаешь, я долежал положенный срок?.. - Он не стал углубляться в озвучание диагнозов - их было, как минимум, два, и даже ему названия этих болячек мало что говорили. Понятное дело, он усугублял ситуацию куренияем, не в силах до конца отказаться от сигарет. Да плюс еще регулярные физические нагрузки, в том числе, нагрузки на легкие, и он получил результат, который имел. Как самый запугивающий метод, врач назвал саркому. Но он уже иногда заходился по ночам в сиплом лающем кашле. И уже пару раз было так, что кашель этот сопровождался кровью. Ули, конечно, не хотел помирать такой поганой смертью, как саркома, но, тем не менее, к врачам тоже не спешил, не любя их, как вид и класс. - Заказ взял пару месяцев назад. - Немец пожал плечами, отпивая из стакана и полуприкрыв глаза, едва сдержав зевок. Тряхнул головой, сбрасывая легкую сонливость, непонятно откуда взявшуюся - вроде и не уставал сегодня сильно. Разве что скука выматывала сильней, чем движение по городу.

- Да, вопросов можно было не задавать зная тебя хотя бы даже пару дней. А я знаю намного больше. - Костантино выдал это таким обвиняющим тоном, словно немец гробил не свое здоровье, а, как минимум, его собственное. Не то, чтобы Фаусто отличался заботой и вниманием по отношению к кому-то, кроме себя любимого, но, терять старых и проверенных друзей не любят даже такие прожженые эгоисты. - Трудоголик ненормальный. Тебе жить чтоли не на что было? А впрочем - итальянец махнул рукой. - Не мне тебя воспитывать. Ты мне лучше скажи, ты собираешься продлевать этот контракт или нет?

- Нет. Не собираюсь. Я общаюсь с человеком так мало, что мне не особо хочется оставаться. Отбуду до конца срока, чтобы проблем себе не нагреть, и сольюсь куда-нибудь, где попрохладней. - Ули пожал плечами, заложив руки за спинку стула и сцепив пальцы в замок. - Мне кажется, или тебя раньше как-то не особо беспокоило состояние здоровья моего, да и любых других наших сотрудников? За годы отсутствия в агенстве, ты стал так сентиментален? - Немец качнул ногой, невольно задевая колено Фаусто, но не придав этому никакого значения.
На момент отвлекшись, ариец бросил в стакан еще кусочек льда - тот с треском лопнул, расколовшись надвое. Ульрих сделал несколько мелких глотков, отставив стакан и вернувшись в прежнее положение.
- Знать бы еще, когда меня завтра возжелают видеть... я бы хоть мог определить, насколько мне можно надираться без вреда себе любимому и окружающим... Но у нас же вообще нет графика никакого... Я один раз четверо суток к ряду дома высидел - не нужен был...

- А я беспокоюсь? Не обольщайся. Просто с возрастом начинаешь ценить тех, кто рядом с тобой прошел дольше, чем пару месяцев. У меня не так много людей, кому я могу довериться и с кем я могу быть собой. Я эгоист и думаю о том, что без тебя мне будет скучнее жить. Да и какие годы? Я всего год не работал в агенстве. Или у тебя год за десять? - Костантино покосился на стакан немца и тоже закинул в свой пару кубиков льда, благо уже успел отпить столько, что влезло бы туда и больше, без угрозы разлиться. Сделав несколько глотков, Фаусто, отставил стакан и отправил в рот очередной кусок льда, заткнувшись на то время, пока язык немел от холода, а лед медленно растекался водой.

- Год за десять... Нет. Не так. Просто удивительно, что это кого-то волнует. Я всерьез полагал, что всем, кроме меня, откровенно всеравно. - Ули хмыкнул. Запрокинул голову, стряхивая с лица волосы и еще раз зевнул. Остался так сидеть на ближайшие пару минут. Потом выпрямился, потерев подбородок ладонью. Организм требовал регулярной попойки. Напряжение постепенно отпускало, уходило, выветривалось, оставаясь, но дымкой - где-то далеко и не здесь. Еще глоток спиртного и Ульрих сунул руку в коробку со сладостями, достав трюфель и с удовольствием бросая в рот. Заложил ногу на ногу, покачивая ступней. - Надо будет хоть на пляж как-нибудь сходить. А то я, как моль бледная среды итальяшек. Вечно пиджака не снимаю. Небось лицо только и загорело. И кисти рук. - Он задумчиво глянул на собственную руку, кретично осмотрел перепачканные шоколадной пудрой пальцы. - Давай, задавай тему разговора, а то я скучать снова ничинаю. - Заявил безаппеляционно.

- Да мне неважно где у тебя и что болит. Главное, чтоб ласты не склеил, а то придется искать нового друга и собутыльника, а я не люблю напрягаться. - Откровенно-хамское заявление казалось бы таковым, если бы не теплая, чуть насмешливая улыбка на губах итальянца. - На пляж говоришь? Ну, будет очередной отгул, звони - съездим, поджарим твое бледное тело на нашем южном солнце. - Фаусто проследил за процессом поедания конфеты и в очередной раз не удержался от комментария. - Оближи их. - Кивок на испачканные в шоколаде пальцы. - Только медленно и сексуально. А я подумаю, какую тему для разговора тебе предложить. - Получилось в несколько командном тоне.

Ульрих поднял левую бровь, изобразив на лице выражение "я самая ехидная ехидна на всем этом белом свете". Еще раз взглянул на свою ладонь, потом на Фаусто, потом плотоядно ухмыльнулся, и, действительно, принялся слизывать пудру с пальцев - с кончиков, по-кошачьи собирая сладость языком. Поднял глаза, уперев взгляд Фаусто в лицо - прямой, с оттенком вызова и плохо скрытого упрямства. Обхватил кончик указательного пальца губами, вновь ухмыльнувшись, выпустил почти сразу, мазнув влажным и липким по губам и тут же облизнувшись. Оглядел ладонь еще раз и счел нужным вытереть пальцы полотенцем.
- Я тебя слушаю внимательно. - Произнес смешливо, запив сладкое изрядным глотком виски и поморщившись.

Фаусто ответил на взгляд немца с молчаливой насмешкой, правда внимание его все-таки было приковано к действиям блондина. Машинально облизнув губы вслед за Ули, итальянец нервно хмыкнул и хлебнул виски, вновь возвращая внимание наглому взгляду собеседника. Пожав плечами, он принял демонстративно-скучающий вид.
- Ты все испортил на самом интересном месте. Куда это годится? Работаешь на хозяина борделя, а не перенял от его кукол даже малейшей способности к обольщению. - Голос Костантино был наигранно-капризным, как у маленького, но очень капризного царька. - Мужлан и боевой шкаф. Ульрих, ну разве можно быть таким... Таким немцем? Где обаяние? Где умение быть прекрасным во всех отношениях? С тобой надо срочно что-то делать... - Фаусто наконец не выдержал и фыркнул от смеха, обрывая сам себя.

- Такие умники как ты могут только учить других. Хотя и с собой что-то не смогут сделать. А уж другим подсказывать - так это мы завсегда готовы. - Ули и себе хмыкнул, качнув ногой, а потом и вовсе выдвинув ее вперед, ступней уперевшись в стул Фаусто, вторую устроив на перегородке между ножками того же стула. Очень хотелось смутить итальянца, или выбить из равновесия - все равно как. Сбить с толку, лишить уверенности. Это было мгновенное желание, прихоть, можно и так сказать. Он не был уверен, хочет ли себя при этом поставить в компрометирующее положение, но алкоголь почти наверняка уже снес первые преграды на своем пути. - А почему ты считаешь, что если я работаю у хозяина борделя, то я должен вести себя, как его шлюшки, и делать что-то, что делают они?.. Чем тебя не устраивает моя сдержанность, мм?.. Тем, что я не бросаюсь к тебе на шею? - Ульрих съехал вниз по стулу, так что колено упиралось в столешницу. Ступня тоже немного соскользнула вперед по сидению стула Фаусто, и теперь босые пальцы почти касались его бедра.

Несколько удивленно вздернув бровь, Костантино соизволил сменить позу, перестав практически возлегать на столе и усевшись ровно, воззрился на ногу немца на своем стуле.
- Я не учу. Для этого у меня нет соответствующего образования. Я скорее делюсь своим мнением. - Фаусто с какой-то философской задумчивостью проследил за передвижениями ноги Ули и улыбка его стала какой-то маниакальной. Он поднял голову, уперевшись взглядом в лицо блондину.
- Почему, как шлюшка? Меня устраивает твоя арийская сдержанность. Но ты шкаф. Тебе не хватает обаяния, друг мой. Ты живешь на Сицилии,  родине горячих и страстных мужчин, умеющих производить впечатление, одинаково легко разбивая сердца и мужчинам и женщинам. - Говорил итальянец, как по писанному, отчего можно было предположить, что речугу эту он где-то услышал, либо вычитал и теперь просто ёрничал на тему. - Снова опустив взгляд на чужую ногу, Костантино улыбнулся как-то совсем уж нездорово и снова посмотрел на Ули, теперь уж совсем вызывающе.

Ульрих улыбнулся, как совершенно невинный захмелевший идиот, который не ведает, что творит. И больше не двигался, не меняя позы и не рискуя сползать еще ниже.
- По-моему ты перечитал дамских романов... - Фыркнул немец, прищурившись, выглядя сейчас, как осоловевший мартовский кот. - "Его рука скользнула по ее бедру, поднимаясь к талии... Их взгляды встретились, и сеньора Ассунта поняла, что влюблена навеки в жуткого бабника"... Тыры-пыры. Неужели я такой шкаф, Вико? Я никогда не казался себе таким твердолобым, как ты меня описываешь. Между прочим, для меня не было проблемой закадрить партию на вечер... - Он поморщился. - В свое время. - Вытянув из коробки еще одну конфету, ариец бросил ее в рот, тут же слизывая с пальцев пудру, чтоб не дать даже повода для издевок и подколок. И первый раз за вечер подумал о том, что на диване ему было бы куда комфортней.

- По-моему ты принимаешь меня за идиота, Ули. - Улыбка Фаусто стала нежной и милой до отвращения. - Дамские романы для баб и метросексуалов - Последнее было сказано с таким видом, словно Вико сейчас поплохеет. - Ули, не распускай при мне свой хвост. Я знаю, что он у тебя красивый и яркий. Ты умеешь быть павлином, не спорю, но периодически прешь напролом. В общении так точно шкаф с антресолями.  - Костантино пожал плечами, теряя интерес к дальнейшей игре, зато вспомнил про виски, сиротливо поблескивающий на дне стакана. Залпом допив остатки, он вопросительно взглянул на немца
- Мы открываем вторую, или твое здоровье уже не позволяет так много пить?

Вико, наблюдая совсем детское выражение лица немца, рассмеялся. Тот был похож даже скорее на кота, просящего кусочек вкусняшки. Прикусив губу и продолжая ухмыляться, итальянец медлил, не отдавая Ули желаемое.
- Возьми. - Ответ был таким же коротким, как требование. В голосе Костантино сквозила усмешка, похоже он и правда просто игрался, не задумываясь, как со стороны могла бы выглядеть вся эта сцена. Его мозг был уже достаточно напоен алкоголе содержащим напитком, чтобы отказаться от логики и мышления, отдав бразды правления сиюминутным "гениальным" идеям и спинному мозгу.

- Вико! - Возмутился ариец, нахмурившись. Потянулся за рукой вновь, и, теряя терпение, таки вцепился в его запястье, притягивая к своему лицу. - Дай! - Щелкнул зубами возле самых пальцев, пытаясь приодолеть сопротивление и посмеиваясь. Выпустил волосы итальянца, попытавшись и второй рукой помочь себе в отвоевании конфеты и из-за этого неуклюже поваливашись на бок. - Дай немедленно! - Засмеялся уже в полный голос, водя носом вслед за перемещающимся вместе с держащими его пальцами трюфелем. Вновь перепачкал губы пудрой, просыпав немного на пол. - Вико!.. - Простонал, полуприкрыв глаза.
Дурачиться было здорово. Это позволяло снова ощутить себя юным, словно не было годов тяжести, и паутинки мелких морщин во внешних уголках глаз, и шрамов от ранений. Как будто это было время коледжа и дурацких шуток во имя гормонального развития. Пьянки, гулянки, развлечения.

Конечно, Вико ожидал реакции немца, привыкшего, что все делается по его. Но не такой. Уже откровенно ухмыляясь, он крепко зажал конфету в пальцах и напряг руку, не давая Ули дотянуться до неё губами.
- Ули, я же сказал - Возьми, а не отбери или требуй. - Итальянец прищурился, чуть приоткрывая губы. Идея пришла так же неожиданно, как и все до неё. Пьяный мозг вообще являет собой гениальный генератор самых идиотических идей, кажущихся в таком состоянии гениальными. - Хорошо. Пусти. - Ехидно улыбнувшись, Фаусто высвободил руку из цепких пальцев немца и... Кинул конфету в собственный рот, внимательно наблюдая за реакцией. К тому моменту, как суть происходящего должна была осознаться Ульрихом, итальянец уже успел выудить еще конфету из коробки, стоящей у него под боком, дабы спасти свою шкуру, когда разразится буря.

Ули дернулся, в первый момент потянувшись за рукой, подносящей конфету к губам Константино - осознав это действие до конца только в последний момент. А потом у него даже рот приоткрылся от возмущения. Лицо вытянулось, а глаза сделались скорбно-бархатными, как бывает у детей, если у них забрать игрушку или сладость. Немец поник, глядя на Фаусто обвиняюще-обиженным взглядом. Игра потеряла свою прелесть - его нахально обвели вокруг пальца.
- Ну и гадина же ты... - Пробормотал ариец, повернувшись на спину и уронив голову на подушки. Свесил руку с края, как было прежде. Почему-то от зрелища тонких губ, запачканных подтаявшим шоколадом и пудрой, по телу побежали мурашки. И, пожалуй, это было еще одной причиной, по которой он все же увиличил дистанцию между ними, которая сократилась до минимума за последние пару минут.

Вико хихикнул, видимо очень довольный собой и облизнулся, прожевывая конфету. Следующее, что он сделал, это повернулся лицом к дивану и поднес к губам немца еще один трюфель.
- Что поделать, я и не говорил, что я белый и пушистый. - Конфета коснулась губ блондина и, судя по расслабленной руке итальянца и его ожиданию, в этот раз он не собирался играть с Ули и действительно ждал, пока тот съест угощение. - Ешь, а то она тает. И так уже все пальцы в шоколаде.

Ульрих поднял взгляд, глянув на Константино. Поднял руку, вновь вцепляясь в его запястье и забирая сладость. Прижмурился, привычно раздавив мягкий шоколад о нёбо, топя его во рту больше, чем жуя по-настоящему. Но руку итальянца отпускать не спешил. Закончив с конфетой, перехватил ладонь удобней, слизывая с кончиков пальцев липкие следы шоколада, прикрыв глаза и увлеченно избавляя Вико от "грязи". Последнее действие, впрочем, тоже было неосмысленным до конца, и произведенным на исключительном, чистой воды инстинкте.
На теплых пальцах была терпкость пудры, и сладость начинки трюфеля, и легкая соль кожи, и, может, едва ощутимый привкус алкоголя, которого на самом деле могло и не быть, но Ули казалось, что он был. Действуя с непосредственностью увлеченного своим делом человека, немец отпустил руку Константино, только когда слизывать с нее стало нечего.

Даже пары алкоголя в мозгу и крови не смогли перебить удивления итальянца от действий напарника. Тонкие брови удивленно взлетели вверх, выражая крайнюю степень обалдения. Пальцы дрогнули, в мгновенной попытке выскользнуть, но замерли прежде. чем она была осуществлена. Костантино приоткрыл губы, пристально следя за действиями немца и, не задумываясь о своих действиях, облизал губы параллельно с языком Ули, скользящим по его пальцам. Некоторая степень протрезвения наступила на пьяные мозги Фаусто, каблуком давя эйфорию и состояние: "не ведаю, что творю". Как только Ульрих выпустил его руку, Костантино отдернул её, как от огня и зачем-то еще и спрятал за спиной. Брови заняли свое обычное место и сошлись, нахмурнные.
- Зачем? - Изрек Фаусто, вкладывая в одно слово все невысказанные эмоции. Голос его при этом прозвучал несколько деревянно.

- Потому что ты сам сказал, что все пальцы в шоколаде. - Ульрих откинулся обратно на подушки, вздохнув и облизываясь. Мазнул кончиками пальцев по губам, оттирая шоколад в уголках. Месть по его собственному мнению вполне удалась. Хотя бы потому, как звучал голос Вико. А не стоило его дразнить. Хуже будет. Ариец еще раз облизнулся - сладкий привкус стоял на губах, и они все еще были липкими, и теперь страшно хотелось пить. Закрыв глаза тыльной стороной ладони, опустив ее на лицо, Ули подумал о том, что еще две минуты, и он поднимется, чтобы налить себе чего-нибудь освещающего. И обязательно со льдом - почему-то ему опять казалось, что в комнате душно. Уронив руку, которая только что закрывала глаза, за голову, немец глубоко вздохнул, едва удержав зевок, и проморгался, пытаясь свокусировать зрение на "точке" на потолке. В комнате становилось сумеречно, ливень за окнами поутих и лишь едва слышно шуршал по окнам. Хо-ро-шо...

- Логично. - Вико расслабился и снова устроился в прежнем положении, кажется, совершенно отрешившись от того, что только что произошло. Для порядку и возвращения эйфории он залпом допил виски. От такого количества за один раз из глаз потекли слезы, а дыхание перехватило. Он зажмурился, хватнув ртом воздух, как рыба на суше и рассмеялся.
- Я конченный алкоголик. Меня упекут в нарко-клинику однажды. - Отставив от себя стакан и роняя голову на диван, Костантино прикрыл глаза, улыбаясь чему-то своему. - Мда... Два алкаша на отдыхе. Дискотеку чтоли замутить... под Бетховена? - Снова вспомнил свою идиотскую идею Фаусто. - И пусть соседи повесятся.

- Если хочешь дискотеку - делай ее тихо. Потому что если у меня разболится голова, я буду страшен в гневе. - Ули хмыкнул и сел, взглянув на Константино. Ухмыльнулся, прижмуриваясь, и наклонился обратно, звонко и поверхностно поцеловав напарника в губы. И так же порывисто выпрямился, поднимаясь с дивана, используя его спинку, как опору. - У меня во рту пустыня Сахара... Я солнце, потому что мир крутиться вокруг меня. - Закончив с философскими изречениями, ариец медленно и целенаправленно пошел к холодильнику, сохраняя равновесие обо все устойчивые предметы мебели, попадавшиеся ему на пути. - Тебе налить чего-нибудь неалкогольного?.. Или это только меня мучит жажда? - Подхватив по пути со стойки пульт от кондиционера, он опустил температуру в комнате еще на пять градцусов. Снял с полки стакан, достав из холодильника бутылку сладкой воды и наливая шипящий напиток по самый венчик. Тут же поднял к губам, сделав несколько жадных глотков. И продолжил свое дефиле проходом к выключателю на стене, включая "точки" по периметру комнаты. Стало чуть светлее, но неяркий свет не портил атмосферы и не ел глаза.

- Не пугай меня своими гневными ёжи... - Договорить Вико не дали. Он конечно кожей почувствовал приближение, но, никак не ожидал чего-то подобного. Скорее можно было предположить, что Ульрих сделает какую-нибудь гадость. Хотя, именно её он и сделал. Открыв глаза, Костантино резко сел, отчего комната закружилась, рискуя лишить его всего ранее-съеденного. Все возмущение и яд, готовые сорваться с языка, сразу же выветрились, оставив на своем месте отупение. Охнув и впившись ногтями в ковер, он прикрыл глаза, выравнивая дыхание и снова открыл их, хмуро следя за немцем.
- Налей и мне. А еще подай бутылку. Мне нужно еще, для храбрости. А то я опасаюсь оставаться тут с ночевкой. Твои дружеские порывы меня удивляют.

- Так отшей меня. Только так, чтоб я поверил. И тогда я оставлю тебя спать здесь, а сам схожу в душ и в ближайшие двадцать минут лягу спать. - Ульрих хмыкнул, возвращаясь к стойке. - А то меня мутит слегка... Лучше раньше проснуться, чем поздно спать. Особенно, когда ты не можешь придумать тему для разговора и дразнишь меня сладким в моем же доме. - Он коротко рассмеялся. Подхватив бутылку и еще один стакан, прошел к дивану. - Что ты на меня смотришь испуганными глазами целки-фанатички? Не буду я тебя насиловать. И не надейся. - Еще один смешок, и Ули поставил стакан и бутылку воды на пол возле бедра Константино. Забрал свой стакан из-под виски, относя его к раковине, и вернувшись обратно к дивану, отдал Вико бутылку виски. Он стремительно трезвел, и ему это не очень нравилось. Хотелось допить еще, или лечь спать - отупевшее состояние на момент выхода из опьянения всегда его порядком раздражало.

- Тогда?.. - Почему-то уцепился именно за это слово Вико. Хмурый взгляд был тяжелым и каким-то непонятным, но уж точно не отражал ни намека на страх. Перехватив у немца бутылку так, словно её надо было отбирать силой, итальянец плеснул в свой стакан и сделал несколько больших глотков. - Хоть бы льда принес.... Насильник. - Настроения Костантино менялись, как погода весной. Только что он был готов порвать друга на хомяков, а теперь уже шутливо ворчал и командовал. - Ты меня сам потащил к себе, а теперь, как радушный хозяин, должен бы подавать идеи, чтобы гость не скучал. А ты требуешь с пьяного меня. - Подняв взгляд на Ульриха, мужчина усмехнулся. - Если ты страдаешь любовью к изнасилованию пьяных бревен, то ты попал по адресу, друг, ибо я пьян, как ни пре... при... при-скор-бно это признавать. - Видимо последние пара глотков и правда были лишними, лишив Фаусто остатков трезвого мышления. Он еще цеплялся за поверхность, пытаясь мыслить и реагировать, но все больше его взгляд терял остатки трезвости.

- Уу... родной... все плохо. Определенно. - Немец бескомпромисно отобрал у Вико бутылку, завинтив крышку. - Мы продолжим завтра. Потому что сейчас я затолкаю тебя в душ и уложу спать. Потом приму душ и тоже лягу. Давай, хороший, подъем. - Он отставил свой стакан, сделав еще пару глотков, и прихватив Константино за руку, поднял, заставив встать и удерживая его, да и свое, равновесие. - Пошли. Тебе на сегодня хватит, мне тоже. Ты капризная бука. Я мороженный немец. И мы ляжем спать. - Замурлыкал, впрочем, не улыбаясь и не давая ни намека на шутку, направившись вместе с напарником к дверям спальни. - Так и быть, уложу тебя на своей кровати, она большая, не дотянешься. А если дотянешься, почки отобью... - Пообщел нежно, улыбнувшись и толкая дверь коленом, вынужденный обеими руками придерживать напарника, чтобы они оба не свалились на пол. Продвигались они, следовало бы сказать, черепашьими темпами - спешить было некуда, да и лишняя спешка могла привести к довольно неприятным последствиям типа приземления мордой в ковер, или головой обо что-то похлеще, типа тумбочки или косяка двери.

- Ульрих, я не хочу спать. И не дошел еще до состояния: "выносите тело". Может еще покутим? Ммм, ну хоть немножко... Песню там споем вместе, как раньше, помнишь?  - Возмущаясь, тем не менее Вико позволил себя поднять и даже поддерживать, хотя в принципе, с горем пополам, но на ногах держался и без посторонней помощи. Вполуха слушая мурлыканье напарника, Фаусто вдруг резко остановился, дернув того так, что они оба чуть не рухнули. - Это кто тут капризный? И в каком месте, а? - Итальянец остановил пьяный взгляд на лице друга, ожидая ответа. По всему было видно, что теперь он не сдвинется с места, пока не получит разъяснений.

- Твою мать, Вико! - Ули еле устоял на ногах - мир вокруг пошатнулся от внезапного рывка итальянца. - Давай еще обсудим, уважаю я тебя или нет. Хочешь петь - пой. А я уже не настолько пьян. Так что, можешь посидеть тогда здесь, пока я схожу в душ, раз ты так сопротивляешься. Ты бухой в зюзю. А я уже не совсем и продолжать не собираюсь. Поэтому, либо будь хорошим мальчиком и иди в ванную, или возвращайся к дивану и пой, пока я не помоюсь. Программа ясна? - Немец почему-то разозлился, не отдавая себе до конца отчета, по какой именно причине. Скорей всего, по всем и сразу, и по большей части, по каким-то глубоко бессознательным. - И не нужно меня так резко останавливать, меня от этого укачивает. - Он отстранился, оправляя сбившуюся на бок рубашку. - Я слушаю внимательно твои дальнейшие планы. - Ульрих дернул головой, хмурясь и упрямо поджимая губы.

- А кстати, ты меня уважаешь? - Выдал с совершенно серьезным видом итальянец. И это можно было бы воспринять всерьез, если бы не смеющиеся глаза и едва сдерживаемая улыбка. - Слушай, давай ты не будешь меня воспитывать, мамочка. Я мальчик уже взрослый. - Костантино, как ни в чем не бывало, спокойненько сдвинулся с места и, чуть вихляющей походкой, нетвердой и угрожающей падением, прошел мимо немца в спальню. - А ничего так у тебя тут. - Гламурненько - всплыло в мыслях. -  Мне даже нравится. Ладно, согласен, остаюсь. - Развернувшись к другу, Вико для наглядности сказанного еще и кивнул, едва при этом не потеряв равновесие. - Где у тебя тут ванная? И полотенце с халатом хочу.

- А девочек под бок не хочешь? - Возмутился ариец, вздернув бровь. Прошел к шкафу, открывая зеркальную створку. Сдернул с плечиков махровый халат, достал с полки полотенце. И швырнул все это одним комом в Вико. - Ванная - дверь направо. - Он, естественно, не стал уточнять, что сантехники сплошали, перепутав оцветку кранов местами - красное было там, где бежала холодная вода. И с толикой злорадства понадеялся, что Константино спьяну залезет в душ и врубит воду, не проверяя температуру. - Я пошел посуду мыть. - Ульрих развернулся, выходя на автопилоте из спальни. Его все еще слегка вело, но мир уже не выплясывал вокруг него румбу, что значительно облегчало жизнь.
Выйдя обратно в зал Ули на самом деле принялся убирать грязные стаканы. Спрятал воду и конфеты в холодильник, споласкивая посуду и оставляя на раковине, пока закончился первая программа в посудомоечной машине, чтобы он мог загружать ее дальше. Прислолися к барной стойке, дотянувшись до сигарет, и закурил, прикрыв глаза.

- Девочек не хочу. Хочу мальчика. Мягкого, нежного и смазливого. - Выдал, не оставшись в долгу Вико. Правда тут же схлопотал в морду кучей тряпок, при ближайшем рассмотрении оказавшимися требуемым. - Твою... Ули!.. Ааа, это полотенце... это А шелкового халата не нашлось, да? Я сварюсь в этой жаре и в махровом. - Привычно выдав недовольство, Костантино все-таки развернулся в указанном направлении и, нетвердой походкой двинулся к предполагаемой двери в ванную. Нашел он её только со второго раза - ну перепутал разок право и лево, с кем не бывает? Повесил полотенце и халат на крючок, при этом затратив на это минут пять, ибо вредные тряпки никак не желали попадать на крючок и падали. Раздевшись и покидав вещи на пол, итальянец зашел в душевую и прикрыл за собой створку. Неглядя хватнувшись за краны, вывернул по очереди горячий, а потом холодный, он, соответственно получил сначала струю ледяной воды, а потом кипятка. В ужасе шарахнувшись из-под душа, итальянец впечатался спиной в стенку кабинки, от души и с художественными оборотами матюкаясь. Такое стоило записывать, ибо в шоковом состоянии итальянский язык выдает в момент потрясающие по своей красочности речевые обороты. Вмиг протрезвев, Вико по стеночке обошел струи воды и прикрутил оба крана, чтобы повторить попытку включения воды уже более осторожно.
Пятнадцать минут спустя Фаусто вышел из ванной, трезвый и замерзший после ледяного душа. Влажные волосы были зачесаны назад, кожа пока еще хранила холод воды, отчего Костантино источал вокруг себя просто зимнюю прохладу. А главное, трезвый взгляд и ровная походка говорили о том, что он, если и не трезв, как стеклышко, но уже, по крайней мере, не будет нести откровенную чушь.
Выйдя в кухню и подперев плечом косяк, он замер, наблюдая за немцем.

Ульрих повернулся в его сторону лишь тогда, когда сделал последнюю затяжку и потушил сигарету в пепельнице.
- Смотрите, смерды, Венера пред вами... - Произнес, фыркнув. - Я в душ пошел. - Оттолкнувшись от края стойки и собирая волосы на затылке в хваост, немец обошел Фаусто, действительно направившись в ванную комнату. Заглянул по пути в шкаф, выудив свою шелковую пижаму, и скрылся за дверями.
В ванной сбросил всю одежду, сразу затолкав рубашку в корзину с грязным бельем, и с удовольствием встал под упругие струи чуть прохладной воды. Мылся долго и вдумчиво, никуда не спеша и наслаждаясь прохладной влагой. Это время было, также, потрачена на возвращение настроение и состояния ближе к норме. Вытеревшись и переодевшись, встал перед зеркалом, вычесывая волосы, заплетя их в косу, затянув резинкой - утром будет приятная волна, да и в лицо ночью будут меньше лезть. Набросив на плечи сухое полотенце, чтоб ткань пижамы не напиталась влагой с волос, Ули вышел обратно в зал, подхватив свой стакан с водой, допив на ходу, и отставляя к остальной грязной посуде уже в кухне.

Прищурившись, Вико самодовольно усмехнулся, принимая пафосную позу.
- Да, потомок великого Цезаря, словно Венера, вышел из волн морских, дабы смертные могли лицезреть его божественный лик. - Рассмеявшись, Костантино прошел в кухню. - Иди плавай, Ундина. - Достав из холодильника лед и сока, он устроился за стойкой со стаканом.
К тому моменту, как немец вернулся из ванной. Фаусто сидел в позе скучающего аристократа, закинув ногу на ногу, с дымящейся сигаретой в пальцах, откинувшись на спинку стула и прикрыв глаза. Опьянение покачивало его на мягких волнах, но уже ослабело, не укачивая и не вызывая в мозгу идиотских мыслей. Перекатывая во рту кубик льда, Костантино, кажется совсем забыл про сигарету и она печально тлела над пепельницей.

- Мне всегда казалось, что Цезарь - римлянин. - Отозвался Ули, обдумывавший формулировку последней заявки Фаусто почти все время, пока был в душе. - А Ундина - это бабища с рыбьим хвостом. А я - немец, и хвоста у меня нет. Он подхватил со стойки стакан Константино, сделал небольшой глоток, поставив обратно. - Душенька твоя протрезвела, или хочет спатоньки? - Посюсюкал смешливо, облокотившись о стойку и глядя на Напарника. - Глазки закрыл, заскучал... - Он вовремя прикусил язык, удержав прорывающееся "у-тю-тю". Это было бы уже глупо, а не смешно. - Хотя сам бы я лег и разговаривал бы дальше лежа. Потому что ноги еле держит и я все еще слегка центр вселенной. - Немец ухмульнулся, взяв зажигалку и щелкая крышкой, не зажигая, тем не менее, огонька. - Бросай курить, вставай на лыжи. Скоро дым из скучающих ушей повалит.

- И вместо рака будет грыжа... Ага. - Ответил Вико не открывая глаз. Он слышал, как немец вернулся в кухню, но был настолько умиротворен сейчас, что лень было даже открыть глаза. - Хвост у тебя есть, павлиний. Но мы это обсуждать не станем, а то снова вернемся к баобабам, шкафам и ёжикам. А мне лень с тобой драться. - Костантино наконец соизволил открыть один глаз, потом второй. Поднеся к губам почти дотлевшую сигарету, затянулся и затушил бычок в пепельнице, медленно выдыхая дым в сторону напарника. - Мне всегда казалось, что постель не создана для разговоров. Это одна из причин, почему я не люблю женщин. Они слишком болтливы в постели. - Итальянец смотрел на Ульриха совершенно трезвым спокойным взглядом, изучая.

Ули возвел очи горе, простонал что-то крайне неразборчивое на своем языке, и наклонившись, обхватил лицо Фаусто ладонями, закрыв ему рот поцелуем - теперь уже не шуточным и звонким, а самым что ни на есть взрослым. Толкнулся внутрь языком, как только итальянец приоткрыл рот - то ли чтобы сказать что-то очередное, то ли чтоб вздохнуть. Вот тебе твои намеки и недоговорки. Вот тебе твоя язвительность и ехидство. Придурок хренов... Ну ударь меня теперь, ударь.
Отшатнулся он настолько же внезапно, как и наклонился к напарнику - отшагнул на шаг, мазнув по губам основанием ладоней. Привкус губ Вико - горький никотин и сладость сока, прохлада льда, кусочек которого немец забрал поцелуем, а теперь перекатил на языке, на миг показав прозрачный тающий край между зубов. Будешь спать на диване, урод. Чтоб не разводить разговоры в постели. Серый взгляд был таким же холодным, как и ледышка у него во рту.

Вико коротко вздрогнул, в какой-то момент отшатнувшись назад. Он ожидал от Ули какого-то действия, но не столь откровенного. Скорее можно было предположить, что немец даст ему в глаз. Но поцелуй? Забавно. Итальянец словно замерз в руках напарника, не отвечая на поцелуй вообще никак, только разжал губы, позволяя тому довести до конца начатое. Ни руки, ни губы, ни язык Костантино не сделали и попыток как либо отреагировать  на происходящее. Когда остановившееся время снова рванулось вперед, а Ульрих оказался на расстоянии от него, Фаусто облизнул губы, затем провел по ним кончиками пальцев и спокойно улыбнулся.
- Мило. - На холодный взгляд арийца он ответил чуть насмешливым и спокойным собственным. - А продолжение будет, м?

Дождавшись очередной гадости в свой адрес, Вико усмехнулся и уже было собирался ответить со всеми подробностями, какие коварные планы он лелеет на сегодняшний день, как вдруг "проснулся" телефон напарника. Как-то сразу скиснув и будучи почти уверенным в том, кто на другой стороне трубки, итальянец безучастно отвернулся к окну, закуривая. Видимо маленькая дружеская посиделка на этом подошла к концу. Получилось очень символично, что треклятый телефон зазвонил именно в тот момент, когда немец спросил про планы.
Вернувшийся Ульрих всем своим видом лишь подтвердил предположения. Пожав плечами Костантино безучастно кивнул.
- Самой судьбе не угодно, чтобы мы строили планы, Ули. Ладно, звони. Я тут посижу еще немного, оклемаюсь. если к тому моменту не перезвонишь, то поеду домой. - Хлопок входной двери был ему ответом. - Ага, удачи тебе в усмирении истеричек. - Бросил уже в пустоту Фаусто.
В наступившей в чужой квартире тишине, итальянец не торопясь допил свой кофе, посидел некоторое время, куря и расслабляясь. Голова после кофе перестала быть совсем уж квадратной и теперь медленно возвращалась к состоянию адекватного мышления. Некоторое время спустя Фаусто почувствовал в себе силы и к передвижениям по квартире. Разыскав свои вещи, небрежно брошенные в кресло гостинной, мужчина оделся, повесив халат в ванную на крючок. Вернувшись на кухню, Костантино отыскал на стойке телефон, включил его, убедившись, что за время пьянки никто так и не позвонил ему. Подумав немного, он решил напоследок, перед уходом, выпить еще кофе, дабы быть уверенным, что головная боль не вернется нежданно, а коленки и руки не начнут вновь отказывать с перепою.

Бордель "Ciao" » Кабинет хозяина
Адлер сначала порылся в карманах в поисках ключей, обнаружил их отсутствие и дернул ручку двери, машинально подумав, что она наверняка все еще открыта. И не ошибся. Сбросил туфли, щелкнул замком, закрывая квартиру. И на ходу снимая пиджак, направился в кухню. В квартире было выстужено, так что разница в температуре внутри и снаружи дома фактически не ощущалась.
- Сделай мне. - Отследил от дверей действия Вико возле кофеварки. Швырнув пиджак на спинку стула, мимо которого проходил, немец сел за стойку, взяв сигарету из своей пачки. Закурил, сделав несколько затяжек и глядя куда-то в пространство. Успокоился - злость все еще клокотала где-то в крови, скрашивала едва заметным румянцем щеки. И только потом заговорил дальше. - Моя истеричка работает на мафию. Следит за поголовьем шлюх в Палермо, насколько я понял. Я уволился на хрен. - После короткой паузы закончил мысль, невидящим взглядом вперившись куда-то в стойку.

Вико едва вздрогнул от хлопка двери. Казалось, что негатив шел плотной волной впереди самого немца, как ударная волна при взрыве. Его порывистое появление на кухне сопровождалось шумом и почти осязаемым  кипением воздуха вокруг блондина.
- Ты быстро. Сделаю. - Вико снова достал пачку с кофе и досыпал в кофеварку еще порцию. Закончив с приготовлениями, он развернулся лицом к арийцу и оперся о край стойки.
- Вот как. Неожиданно. Что мы делать будем? Он же тебя не отпустит по-хорошему. - Веселости как ни бывало. Но и паники, кажется, Костантино проявлять не спешил. А главное это "мы", похоже он даже не задумывался о том, что дело его нисколько не касается. - Развелось же крыс в Италии. Он же не итальянец. Ты говорил вроде. Местный клан обмелел на родную кровь. Жаль. - Аромат кофе повис в кухне, смешиваясь с царящей атмосферой напряжения и злости. Разлив готовый напиток по чашкам, Фаусто поставил одну перед Ульрихом.

Ариец зажмурился и потер глаза пальцами.
- Да мне как-то с высокой башни, как он меня отпустит, или не отпустит. "Фриц" все равно около проинформирован. Клиент скорей всего будет переоформлять договор - чтоб шеф ему снова такого, как я, не подсунул. - Благодарно кивнув, Ульрих затушил сигарету в пепельнице и сделал небольшой глоток горячего горького кофе. Поморщился, сразу ощущая, как напиток прогрел горло и отвлек от настроения. - Пошлю к чертовой бабушке посредника, когда вернусь в Берлин. - Он поднялся, отойдя к холодильнику, чтоб достать сливки и добавить их в кофе. Подумал немного и долил туда же коньяка. И лишь потом вновь сел, медленно и с удовольствиемотпивая из чашки. - Если бы я с "Фрицем" общался не по телефону, он бы наверняка меня нагнул и натянул. Мне такое высказали, чего порой нубы не слышат, когда по глупости оступаются. - Ули поморщился, как от головной боли. - Замечательный день. Просто супер. У него недосып, недотрах и гарячечный бред с похмельем, и он в добавок работает на мафию. И решил сообщить мне об этом только сейчас. Супер. - Немец покачал головой и потянулся к пульту от кондиционера.

- Отстреливать таких надо. Изничтожать, как вид. Дабы не портили мир вокруг своим дерьмищем. Уж недотрах решил бы со своей правой. Или левой. - Вико устроился на своем стуле с чашкой кофе и сигаретой. Подумав немного, он перехватил у немца коньяк и добавил себе в чашку. Философское спокойствие итальянца сейчас можно было объяснить только тем, что его мозг работал в усиленном режиме, просчитывая своих людей, которые могли бы помочь справиться с этим дерьмом, если вдруг начнется движение вокруг Ули. Сигарета успела истлеть до середины, а Фаусто так и сидел, задумчиво рассматривая лицо напарника.

Ульрих же сидел, покусывая губу и задумчиво пялясь на дно своей чашки. Его мало интересовало будущее в лице Эриха и его мафии, и куда больше волновал вопрос о том, что ему делать дальше на Сицилии. При условии отсутствия работы он вскоре зачахнет, как орхидея без влаги. Он это знал уже достаточно хорошо - скука съедала его за куда более короткий срок, чем даже тяжелая болезнь. А работать где попало и кем попало немец считал ниже своего достоинства. Никаких блестящих и гениальных идей в голову не приходило, тишина затягивалась. Ули поднял взгляд, посмотрев на тлеющую в пальцах Фаусто сигарету, потом взглянул выше, столкнувшись с взглядом итальянца, направленным в его лицо. Удивленно дернул углом рта и вопросительно поднял брови.
- Что? Я выгляжу настолько вяло? Или у меня сливочная пенка где-то?..

- Нет, пока что не очень вяло. Я просто пытаюсь получше запомнить твое лицо. На память. - Вико криво усмехнулся и, опомнившись, стряхнул с сигареты пепел, точнее стряхнул две трети самой сигареты в пепельницу. Затянувшись остатками, итальянец вновь воззрился на напарника с видом удава, гипнотизирующего взглядом жертву в лице обезьянки. - Слушай, ты вообще башкой думаешь? Если он работает на мафию, если он истеричка и шлюха, то так просто он с твоей шеи не слезет. Спорим, он надеялся, что ты его оттрахаешь и решишь тем самым часть его проблем? Вот он щас проспится и осознает, что тебя надо вернуть. Или грохнуть. - Фаусто затушил бычок в пепельнице и отпил кофе все с тем же невозмутимым видом. - Я не хочу пускать скупую мужскую слезу над трупом друга, а потом жестоко мстить. Ты мне нужен живой.

- Боги... - Простонал Ульрих, который только было хотел съязвить на тему подарочной фотографии в рамке с черной лентой. - Уймись. И дай мне жить спокойно. И не хотел он, чтобы я его оттрахал. Этот не из такого разряда. Он сам кого захочет - оттрахает. И то, что он этого не сделал, говорит в его пользу. Или... я не знаю. - Он нахмурился, поведя плечами. - Не тошни меня шведскими блондинами и их желаниями. Ты их все равно не знаешь нифига. - Желание пнуть Фаусто под столом было сдержано, как совершенно детское. И если спьяну оно еще было приемлимым, то сейчас уже нет. - Пусть себе делает, что хочет. И не такой уж я тебе близкий друг, чтоб ты прямо так за меня мстить шел. Да и "Фриц" вкурсе, где нужно будет нитки к моему трупу искать. Не факт, правда, что они их найдут, если меня таки коцнут. И не факт, что они выведут прямо на этого шлюховеда... Но кто его знает. Да Господи, харе. Тошнит уже. - Немец передернулся, будто его прошибло дрожью, однако действие это было направлено скорее на то, чтобы сбросить омерзение от затронутой темы разговора. Ули нечего было бояться, и он был не из тех, кто бежит, поджав хвост. Но вопрос работы был все еще актуален, а значет в Сицилии он уже не на долго.

- Твое дело, супермен. - Вико безразлично пожал плечами и выудил из пачки новую сигарету. Сколько раз он зарекался не говорить с людьми по душам. Более того, вполне успешно с этим жил, не особо страдая из-за чужих мозговых недотрахов. И нет, надо было проявить заботу в случае этого мороженного куска немецкой глыбы. Прищурившись, итальянец созерцал напарника сквозь клубы сигаретного дыма. - Шведских шлюх я и правда не знаю. И, видимо и местных теперь уже не знаю, судя по тому какая шушера теперь состоит в семье. И да, если все-таки нарвешься, мне бы фотку на память чтоли. А то у меня память-то плохая, видимо сказывается битие по голове в детстве. - Костантино наконец удовлетворился разглядыванием собеседника и отвернулся к окну, запивая сигарету кофе.

- В морге фотку возьмешь. - Огрызнулся Ульрих, поморщившись. - Сучка... Он из меня все соки высосал. Еще дверь на замок закрыл. - Он покачал головой, отставляя опустевшую чашку и отходя к холодильнику. Настроение требовало хоть какой-никакой занятости. Ариец решил занять себя обедом - в кои-то веки. Судя по одетому виду Фаусто, тот или намеревался уходить в скором времени, или намеревался уходить вообще. Ульрих посозерцал заваленные продуктами полки, раздумывая, готовить ему на двоих, или на одного, и в итоге решил вопрос своеобразно. Достал лук, перец, куриное мясо и банку меда с полки. Положил перец и лук перед Вико и скомандовал, - Чистить. Мыть. Резать ломтиками. Можешь начинать трудиться. - Он сам мог сколько угодно возиться с мясом, но терпеть не мог разбирать и нарезать овощи. В особенности - лук, хотя кто любит этим заниматься?
- Я так понял, ты линять собрался? - Все же уточнил политкорректно, включив воду и промывая куриное мясо. Извлеча две доски, одну отдал итальянцу, за другой встал сам, нарезая филе небольшими кусочками.

Вико прищурившись созерцал фронт работ, не торопясь приступать к обязанностям. Сигарета давала время немного посидеть.
- Семейная идиллия, а Ули? Куда уж тут линять, когда ты меня припахал. А вообще, да собирался. Что мне было одному в чужой квартире делать? - Окурок отправился в пепельницу и итальянец одним глотком покончил с кофе. - Да Ули, ты меня загнал в  тупик... - Костантино лениво сполз со стула и оккупировал раковину, как только немец удалился от неё вместе со своим трофеем. Овощи были кучей свалены в раковину и теперь мокли в воде, пока Фаусто ополаскивал очень тщательно каждый. - Я даже дома для себя любимого не готовлю. А тут пришел с другом старым выпить... И попал. - Мужчина ухмыльнулся, тем не менее все-таки занимаясь делом.

- Родной, это я тебя не пытался еще загонять в тупик. Есть минимум... - Ули задумался на момент, даже забыв о мясе. - Миним три действия, которые мало того, что загонят тебя в тупик, так еще и лишат дара речи. - Он хмыкнул, дорезая последний кусок филе. Достал сковороду, ставя на плиту и включая конфорку. Следующим действием ыло - налить оливкового масла и достать с полки соль и белый перец. Его развлекали их хождения вокруг да около, временами - не даст кто соврать - и раздражали неимоверно, но в это было больше жизни, чем в лживых скандалах с очередной пассивной подстилкой. - Вико, если ты считаешь, что я хороший хозяин, или похож на кухарку, которая возьмет и по доброй душе сделает тебе халявный обед - ты обойдешься, сладкий. Режь лук. Я его терпеть не могу. - Ариец хмыкнул, ухмыльнувшись греющемуся на сковороде маслу.

Вико перенес мытые овощи на стол и начал их столь же неторопливо чистить. Казалось, что он специально тянет с каждым действием. чтобы превратить весь процесс в пародию на старания. Выбрав из овощей перец покрасивее, он стал шинковать его с той невозмутимой ленностью, что присуща, наверное, только эстонцам. - А ну-ка озвучь-ка мне хоть один способ, дорогой. - Почти промурлыкал итальянец, рассматривая сбоку своего напарника. - Боюсь, что я настолько искушен этой жизнью, что врядли тебе это удастся. Хотя... - Взгляд Фаусто стал откровенно-раздевающим, а улыбка наглой. - Если ты станцуешь стриптиз на этой стойке, я, пожалуй, оценю сие и даже удивлюсь для приличия.

- Если я заберусь на эту стойку, она рухнет под моим весом. Или я ссажу макушкой побелку на потолке. Или выбью "точку". - Ульрих повернул голову, коротко глянув на Вико и внезапно криво улыбнулся, потянувшись к верхней пуговице своей рубашки, расстегивая. - Скажи мне, чего ты еще не видел?.. - Стальной взгляд сейчас не выражал ничего, но один Господь знал, что варилось в этой белокурой голове.
Сковорода была на время забыта, Ульрих, казалось, решил поиграть в гляделки, одновременно расстегивая одну за другой пуговицы с той же ленцой, с которой Константино только что ковырялся с овощами. И все было бы хорошо, если бы взгляд немца не стал бархатно-жарким, будто в ответ на нахально раздевающий взгляд итальянца.
Хочу я посмотреть, что ты сейчас будешь делать и на сколько тебя хватит трезвого, и как быстро ты побежишь в холодный душ, и... - мысли смешались в кашу, а азарт (который бывает просыпается в старом игроке, который давно бросил, но наблюдает за чужой игрой) выплеснулся незначительным объемом в кровь, на миг сбив ровный сердечный ритм.

- Ну, если стойка рухнет и ты вместе с ней, думаю, что это тоже произведет на меня впечатление. - Нахальная улыбка обосновалась на губах Вико всерьез и надолго. Он все так же медленно шинковал несчастный овощ, ни разу даже не взглянув на него, тем не менее отрезая совершенно ровные тонкие полоски. Медленное раздевание немца тем не менее впечатление произвело и немалое. Фаусто чуть замедлил движения, в такт с движениями напарника теперь двигая ножом. Его язык прошелся по губам в нетерпеливом движении, облизывая пересохшую кожу, но он, похоже, даже не осознавал этого. Улыбка стала задумчивой и застывшей. В какой-то момент Фаусто несколько раз моргнул, встряхнул головой и перевел взгляд с обнаженной груди арийца на его лицо.
- А знаешь, это и правда производит впечатление. Я бы даже сказал. что возбуждает - смысла скрывать правду просто не было, и так весь его вид выдавал с потрохами. - Но, понимаешь ли, я как-то предпочитаю щуплых недомальчиков. У меня на них встает сразу. - Костантино неглядя сгреб со стола овощ, оказавшийся луковицей и стал ожесточенно шинковать. Расплата последовала почти сразу, причем для обоих. Стойкий аромат лука наполнил кухню, вышибая дыхание и заставляя глаза слезиться. - Ох... Пробрало. С луком ты как-то производишь впечатление сильнее. И, возвращаясь к твоему вопросу. Я видел твою впалую грудь, так что не удивил. А вот задницу... Нет, тоже видел, тогда, в бане. Но, если ты оденешь кружевной передник на голое тело и будешь готовить обед, пожалуй это меня удивит.

- Сучка. - Выдал понравившееся слово Ульрих, ухмыльнувшись. Он бы задраил уже расстегнутую рубашку, которая парусом висела поверх ремня, потому что он так и не вытянул ее из брюк, но ему было откровенно лень. Повернувшись, откровенно потеряв интерес к Вико и его едким замечаниям, немец подхватил с доски мясо, шлепнув его на сковородку. Масло мгновенно зашкварчало, заплевалось жгучим мелким бисером на ладони. - Етить... передержал... - Сквозь зубы ругнулся ариец, доставая деревянную лопатку и перемешивая мелкие кубики. Тут же посолил первый раз - слегка, едва ощутимо. Достал с полки пиалу, положив туда столовую ложку меда и разводя его водой, пока янтарная густая масса не растворилась. Приколы кончились. Если он изведет мясо только ради того, чтобы уесть Вико - это будет по меньшей мере святотатством, если не издевательством над хорошими продуктами. К тому же, по второму кругу готовить что-то у него не станет терпения.

- Сам такой. - Привычно отозвался Вико, возвращаясь помыслами и вниманием к овощам. Несчастная луковица от его пристального внимания уже и так превратилась в огрызок. Дошинковав лук и оставшийся перец, Фаусто разгреб это все на несколько аккуратных кучек и вплотную подошел сзади к немцу, кладя голову ему на плечо и заглядывая на плиту.
- Ммм, пахнет неплохо. А главное мясо. На вот. - Доска с овощами была торжественно водружена на стол рядом с плитой. - Колдуй, родной. - Словно нехотя отлипнув от спины немца, дав ему прочувствовать, что недавние его действия не только произвели впечатление, но и оставили некоторые последствия, итальянец отошел к стойке и вновь взгромоздился на стул, принимая скучающий вид.

Выражения лица Ульриха, завешенного волосами, Вико увидеть не мог. И слава богам, потому что лицо у него вытянулось. Выдать его могли бы, пожалуй, только дрогнувшие руки, но даже это было бы трудно заметить, потому что ариец не останавливаясь помешивал мясо. Почему-то стало совсем не весело, ибо от соприкосновения - банальнейшего, даже исключавшего собой простейшие объятья, по спине табуном поскакали мурашки, а внизу живота ухнуло тяжело и жарко. Сука. Немец непроизвольно закусил губу, вроде бы непринужденно прислонившись бедрами к плите. Игры для него переставали быь интересными, когда игра шла на равных условиях.
Стоило бы подождать еще пару минут, а потом потихоньку засыпать лук и перец - порциями, чтобы овощи все были разного уровня готовности - от почти хрустящих, до мягких и уже пропитавшихся мясным соком. Теперь в дело еще раз пошла соль - теперь уже основательно, так чтобы потом не приходилось досаливать, и белый перец - душистый, бархатный даже на запах, и добавлявший свой акцент в привкус блюда.
- В душ не надо? - Ехидно поинтересовался Ули, как только убедился, что в голос не прорвется и оттенка хрипоты.

- Нет. Воспитываю силу воли, так сказать. - Голос Вико был чуть севшим, но по прежнему насмешливым. Похоже, что этот человек умудрился бы достать окружающих и на смертном одре, по дороге отправив парочку на тот свет, захлебнувшимися от собственной желчи. - Ты там сам не прижги себе чего важного, так прижимаешься к плите, словно у тебя к ней большая и чистая. - Фаусто сидел нога на ногу и лениво покачивал ногой, сцепив руки на колене. По хорошему стоило бы смыть с них луковый сок, но, в сложившихся обстоятельствах его резкий запах неплохо отвлекал от собственного телесного состояния. Их игры зашли чересчур далеко, наконец болезненно отозвавшись на самом Костантино, что ему не очень нравилось.

- Сила воли, хм. Так вот как у нас теперь это называется. - Хмыкнул Ули. Оставив на короткое мгновение сковороду без присмотра, он развернулся к итальянцу лицом, вытирая ладони о полотенце, которое бросил рядом на стол. И демонстративно заложив большие пальцы за края карманов на брюках, оттянул их вниз и чуть в сторону, довольно четко обрисовав свое нынешнее состояние - более чем спокойное, и даже рядо не похожее на то возбуждение, которое сейчас испытывал Вико. - Я хорошо выбираю технику для дома, и не могу ее не любить большой и чистой - она меня кормит и греет. А электрической плитой прижечь можно, только если вывалить на нее свой болт. И то, длинны только на головку хватит. Или у тебя размерчик? - Повернувшись обратно к сковороде, немец высыпал в нее остатки овощей, и спустя еще две минуты, залил все это разведенным с водой медом, убавив температуру и оставив доходить еще минут на пять.

- Импотент. - Пожал плечами Вико. - Теперь мне понятна причина твоего негатива. И истерик бывшего любовника. Может тебе специалиста поискать? - Бровь насмешливо взлетела вверх, когда итальянец откровенно-жалостливым взглядом рассматривал напарника. - Отсюда ведь и жажда к домохозяйству, старательный подход к выбору техники для быта. - Возбуждение сошло к минимуму, оставив после себя неприятное чувство тяжести, но не более того, а, как следствие, несколько подпортившееся настроение итальянца и повысившуюся язвительность. - Но задница у тебя все-таки красивая. Может тебе прямую стимуляцию простаты провести? Говорят помогает при импотенции, а, Ули? Я готов своим размерчиком помочь бедному другу, попавшему в такую беду.

- Знаешь, что ты сделаешь, когда я выключу эту плиту?.. - Ули нажал клавишу погасив конфорку, оставив сковороду там же - сгореть уже ничего не могло, а потомиться вполне еще может. Мазнул кончиками пальцев по краю пиалы, где был мед, стирая сладкие капли. Развернулся, поднося пальцы ко рту и беззастенчиво слизнул сладость, даже не стараясь придать этому жесту хоть каплю эротичности, с которой еще вчера мучал кубик льда. - Ты спасуешь к хренам собачьим. Или отшутишься. Или съязвишь. Или съехидничаешь. Когда я сделаю так... - К концу речи убедившись в том, что на пальцах нет больше липкого, немец шагнул к Фаусто, опустив ладони на стойку по обе стороны от плечей итальянца. - Или упомянешь своих мальчиков-тряпочек, или еще кого. - Стальной взгляд был спокойным, и не было в нем ни тепла, ни привычного ехидства. - А может быть и я тебя отошью, если ты все же рискнешь вставить мне свой размерчик. Или, может быть, я тебе вставлю. Мм, Вико? Помочь мне хочешь? Теперь у нас выражение "секс по обоюдному согласию" стало синонимом слова "благотворительность"? Сладкий, твое самомнение торчит в твоих брюках. И достойная пара ему - "подружка подростка". - Короткое, плавное движение вперед, и Ули, ухмыльнувшись едко, прошелся кончиком языка по щеке Фаусто, прижмурив дымчатые, смешливые сейчас глаза.

Вико, не ожидавший подобного выпада и все-таки сделавший ставки на бОльшую выдержку напарника, удивленно замер, напряженно следя за каждым движением немца. Да, терпение блондина лопнуло раньше, чем на то рассчитывал сам Костантино. Спокойно глядя в серые глаза, он не сказал ни слова и не пошевелился, призвав всю свою выдержку, чтобы остаться каменным изваянием, пока Ульрих вещал свой победный монолог. А вот язык на щеке оказался совсем уж лишним. "Самомнение" сейчас уже не торчало, а мирно почивало, покинутое возмущенным эго, теперь рвавшимся наружу в виде ядовитых речей. Но, вместо того, чтобы разразиться ответным пафосным монологом, как положено героям романов, Фаусто рывком повернул голову, перехватывая губами язык арийца и в  то же время, рукой удерживая его за затылок. Поцелуй получился коротким, злым и окончился укусом за губу. Костантино резко оттолкнул напарника. - Знаешь, Ули, ты просто идеальный соблазнитель. Зачем ты пошел в телохраны?

Поцелуй был внезапным, но Ули ждал его - настолько сильной была эта провокация, что другой реакции ждать было бессмысленно.
Быстро, зло, жарко. Почти болезненно хорошо. Это было, пожалуй, куда более лучшей местью, чем даже прямой удар в лицо. Фактура чужих губ, и влажное движение языка, острая твердость зубов. Ульрих прижмурился, как пригревшийся на солнце кот. Тряхнул головой, облизываясь. Хо-ро-шо... Он остался стоять там, когда его оттолкнул Вико - не спеша отходить. Если стоять, то уж до конца.
- Потому что если бы я был шлюхой, ты бы не сомневался. - Хмыкнул, отирая губы тыльной стороной ладони. Без омерзения, лишь для того, чтобы стереть с них чужое прикосновение. Чужой порыв. - Ты замечательно целуешься. - Сообщил грудным, уже подернувшимся легким хрипом голосом, глянув из-под ресниц в лицо - обжег взглядом, как будто прикоснулся. И тут же развернулся к холодильнику, чтоб достать пакет холодного сока. Оборвал...

Вико облизался, зло, немного затравлено следя за напарником. Его игра была ясна - месть, сладкая, медленная, вытягивающая нервы один за одним за то, что итальянец то же самое сам делал с ним еще вчера. Прикрыв глаза, Костантино несколько раз глубоко вздохнул, избавляясь от заполошного сердцебиения, сжал руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь и снова открыл глаза, успокоенный.
- Если бы ты был шлюхой, мы бы просто никогда не встретились. Мне интересно только одно: когда приятельские отношения стали этим. Раньше ты меня не хотел. Да и я не рассматривал тебя с такой точки зрения. - Голос Фаусто был хрипловатым, севшим, но выдержанно-спокойным, даже насмешка вернулась к нему, несмотря на то, что это стоило немалых усилий. Душ. Или мальчика. А лучше и то и другое. Душ и Ули... Приехали.

Некоторое время Вико молча смотрел на напарника. По его лицу понять что-либо было сложно, зато выражение глаз успело смениться несколько раз. Впервые за долгое время Фаусто растерял свое красноречие. И в голове крутилась только одна мысль: "Зачем мы это начали?" Очень хотелось перевести все в очередную дурацкую шутку, но язык отказывался говорить в такой ситуации глупости. "А правда, когда все это перестало быть игрой?" Костантино неуверенно посмотрел на друга, понимая, что молчание затянулось, а Ули отдал решение в его руки. Собравшись с духом, итальянец решил позволить говорить своему подсознанию.
- Ну с этим мы для начала смиримся и будем жить. И... Я бы рискнул... Да. - Вико кивнул собственным мыслям. - Я хочу этого. Давай попробуем. Думаю, что-то из этого получится.

Ульрих наблюдал за ним молча, несколько удивленно отметив колебание в лице итальянца. Что же ты? Растерял свою скоропалительность и решительность?.. Или я просто промазал, ткнув пальцем в небо?.. Вроде бы и нет... Когда Вико наконец родил ответ, ариец лишь мягко улыбнулся. Серый взгляд немного потеплел, но он все не спешил отвечать, глядя на Костантино задумчиво и тепло. И в результате не удержался, улыбнувшись.
- "Эльзе, давай встречаться?" - Пошутил по-доброму - ни издевки, ни ехидства в голосе не прозвучало. - Я не думал, что это будет так по-детски. И так просто. - Он вскинул руку, перехватив Вико за подол рубашки и дернув на себя, не дав возможности отшатнуться, или наоборот  - ударить, или еще что. Сомкнул руки в кольцо чуть ниже коленей, не давая отойти. - Попробуем что? Романтические ужины и "места для поцелуев"? Или жить в одной квартире и бриться перед одним зеркалом? Или спать в одной кровати? Или не только спать? - Это была шутка - несомненно; но в каждой шутке есть доля правды. Тем более, что сейчас немец не ехидничал и не подкалывал Костантино. Просто не мог он иначе задать эти вопросы - ситуация и без того выглядела достаточно идиотски как для двух взрослых мальчиков, которые не так давно обменивались угрозами примериться "размерчиком" к задницам друг друга.

- Может для начала просто прижиться вместе без ежеминутных плевков ядом? - Чуть насмешливо спросил Вико, без сопротивления давая увлечь себя в объятия чужих рук. - И без демонстрации пышности хвоста и эго. - Итальянец положил ладони на плечи друга, сверху вниз глядя на него. - Нам придется научиться жить с равным. Ты уверен, что вытерпишь меня? - Привычная усмешка поселилась на тонких губах, правда лишенная прежнего отчуждения. Фаусто и сам не понимал, почему стало так легко на душе, если еще пару дней назад он и не вспоминал старого друга, и уж тем более не питал к нему тяги. Или все-таки?..

- Вико, ты сюсюкаешь, как маленькая девочка. Я тебя не узнаю. - Чуть заметно улыбающийся Ули потормошил его. - По-моему в тебе что-то перемкнуло. Однозначно. И по-моему - от счастья. - Продолжать в том же духе он мог бы, но не хотел - итальянец теперь имел куда больше шансов с такой дистанции метко задвинуть ему в ухо кулаком. Ульрих хмыкнул, разомкнув сплетенные в замок пальцы и обернулся, достав из пачки сигарету. Очень, очень хотелось спросить, почему Вико не ответил на вопрос "Переедешь ко мне?", заданный еще вчера вечером. Впрочем, мужчина приблизительно понимал, почему ответ тогда звучал именно так, как он звучал. Из-за следовавшей далее формулировки с тем, кто будет сверху. С этим им еще только предстояло разобраться, но однозначно успокаивало только то, что углублять предположения, на что он только что согласился, Костантино не стал. Это давало определенное пространство для плаванья в смыслах.

- Извини, забыл, что ты не смазливый мальчик с комплексом нарциссизма. - отодвинувшись от напарника, Вико предпочел в отместку не удар в ухо, а отверную гадость. - Теперь буду внимательней. - Снова устроившись у края стойки, Фаусто решил взять пример с напарника и выудил из пачки сигарету. Закурив, итальянец перевел взгляд на свое "приобретение", критически его рассматривая. Взгляд этот конечно был игрой на публику, если бы Ули присмотрелся внимательней, то увидел бы в глазах итальянца некоторую растерянность, словно тот никак не мог привыкнуть к неожиданному собственному выбору.

Приобритение ехидно приподняло брови, вернув Вико взгляд, как две капли воды похожий на тот, которым итальянец только что одарил Ульриха. Только в отличие от Фаусто Ули не сомневался ни секунды, и никакой растерянности не испытывал. Зато именно с таким видом в магазине следубщим действием было бы - развернуть бирку, глядя на этикетку с ценой. Ариец страшно тащился от мысли о том, что может сейчас вариться в голове Фаусто, и какую по объему растерянность скрывает этот оценивающий взгляд. Почему-то наступило пьяное веселье, хотя он не взял и капли алкоголя в рот за сегодняшний день. Еще не взял.
- Вико... Душа моя... - Улыбка изогнула губы. - Можно я поинтересуюсь? Только постарайся отвечать не так глупо. Мне все не дает покоя те два вопроса, что ты в ванной задал. "Почему?" и, собственно, про "выпьем". Почему ты именно об этом спросил? - Он не стал продолжать мысль о том, что после второго вопроса у него появилось довольно стойкое чувство того, что... Ули тряхнул головой и вместо этого, изъяв из рук итальянца зажигалку, прикурил, пододвигая пепельницу ближе к себе.

Фаусто, не торопясь отвечать на очередной вопрос напарника, курил, выпуская клубы дыма. Его взгляд теперь был задумчивым и действительно изучающим, сквозь сигаретный дым скользя по лицу немца. Ульриху, позиционирующему себя, как умного и взвешенного человека, удавалось задавать воистину вопросы не в тему и несущие в себе более чем очевидный ответ. Вот и теперь он ожидал от Вико какого-то талантливого ответа, хотя там не о чем было даже вспоминать. Привычно пожав плечами, итальянец наконец соизволил ответить:
- Научись не задавать глупые вопросы, ответ на которые очевиден и я перестану отвечать глупостями. - Костантино одарил друга нежной улыбкой, разве что не похлопал ресницами для полной имитации святой невинности. - "Почему" я спросил потому что не мог понять, почему душ для тебя был приемлемей меня, учитывая, что я высказался вполне откровенно и без издевок. А выпить... Ну, это лучший способ замять неудобство, возникшее между двумя людьми и избежать отчуждения и чувства обиды.

- Я задаю глупые вопросы для того, чтобы убедиться в том, что я не страдаю телепатией и мои выводы ошибочны. - Ули точно так же талантливо изобразил святую невинность. Ответ Вико разошелся с его домыслами только лишь по второму пункту. Немец гадал тогда, гадал и сейчас - чем были спровацированы эти их обоюдные реверансы. Он слишком хорошо запомнил фразу Костантино: "Как думаешь, я развлечения ради поднял эту тему?" А если бы и для развлечения - их мало что связывает кроме работы и дружбы. Да, он не хотел бы терять из-за этого друга - к этой теме он уже не в первый раз возвращался. Но никакой драмы или трагедии не произойдет, если вдруг это окажется очередным именно что развлечением. Немецкая "дура" на поиграться. Я бы удивился меньше, скажи он мне в результате, что он поспорил с кем-то, что уложит меня в койку... чем, если бы он сказал, что его действительно влечет. Он не сказал пока ничего, так что вся эта галиматья - преждевременна. Тогда почему же она с такой силой жрет мой мозг?..
Ульрих лениво курил, наконец перестав ерепениться и "распускать хвост", как любил говорить Вико. Просто успокоился, позволив себе какое-то время плыть по течению и играть в полную пассивность - что бы там итальянец не придумал еще; ему было бы интересно понаблюдать за чужой инициативностью в свой адрес.

- Ну и как, они ошибочны? - Вико насмешливо вздернул бровь, выдыхая в сторону напарника очередной клуб дыма, тем самым временно пряча за ним взгляд. Каждому из них нужно было время на "подумать", но именно этого у них и не было по причине того, что оба сейчас сидели тут и чего-то ждали друг от друга. А судя по поведению немца, тот еще и отдал в руки Костантино активную роль. "Ну, раз ты сам решил плыть по течению, тогда не обессудь, родной".
- Какие же ответы ты предполагал, а Ули? - Фаусто затушил сигарету, скрещивая руки на груди и сверху вниз рассматривая немца так, словно уже считал себя хозяином этого самого "приобретения".

- Первый я угадал достоверно слово в слово. Тут моя телепатия меня не обманула. А в случае со вторым вопросом она мне нагло соврала. - Что именно она ему соврала, Ули распространяться не стал, откинувшись чуть назад, упираясь спиной в ребро стойки. Поле для предположений ответа на тот вопрос было достаточно узким, и по его собственному мнению, представляло собой только два варианта. И он выбрал неверный. Взяв пепельницу, что стояла у него за плечом, в свободную от сигареты руку, Ульрих лениво докуривал, приняв позу достаточно откровенно говорящую, что неизвестно еще, кто здесь кому подчиняется. Настроение было как раз то, чтобы разыграть сцену с укрощением строптивого. Гребаный вольный мустанг, не знавший руки кавбоя. Ха-ха. Очень смешно и пафосно. Вико, зааркань меня. Ах-ха. Заложив ногу на ногу, немец болтал носком босой ноги в воздухе, сейчас абсолютно ничем не заморачиваясь.

- Ответ на первый вопрос был логичен и если ты хоть немного научился меня понимать, то твои выводы так же логичны. - Вико оттолкнулся от стойки, на которой так удобно устроился и пересел на свой стул, тем самым увеличивая расстояние между ними и так уже ощутимо подвесившее их общение. Немец откровенно его провоцировал своим поведением. А Фаусто на провокации вестись не торопился, приняв позицию: "Ничего не знаю, ничего не вижу и вообще я тут так, мимо пробегал." Неизвестно что это было, то ли маленькая месть за недавние встряску и отказ со стороны напарника, то ли просто желание потянуть кота за яйца, но итальянец, еще недавно пылавший эмоциями, желаниями и готовностью к действиям, теперь сидел с тем видом, словно у него времени вагон и маленькая тележка и торопиться ему некуда вообще, ибо эстонские эльфы все делают медленно, основательно и хорошенько обдумав.
- А вот со вторым могу предположить, что ты испугался тогда, будто я жажду тебя споить и воспользоваться твоим состоянием? - Улыбка Фаусто по прежнему оставалась наивно-нежной, такой открытой и ласковой, словно он говорил с ребенком.

- Какой вы умный, дядя Костантино... - Ули пощелкал языком, подпирая голову рукой. Он развернулся вслед за передвижениями Фаусто по кухне, все время сидя к нему лицом. Эти игрища в "горячо-холодно" его уже забавляли, а не злили. Ему не куда было спешить. Вико, наверняка - тоже. А посему немец позволил себе совершенно глупым образом дурачится. Костантино был так серьезен сейчас, так вальяжен, что волей-неволей провоцировал своим напыщенно-тормозящим события видом желание егозить и смеяться, чем ариец сейчас и увлекся. Большими, наивно-невинными серыми глазюками глядя на итальянца, он похлопал крашеными ресницами. - Но у дяди Костантино не хватило бы смелости и наглости, правда? Он только под алкогольными парами может домогаться до маленьких невинных немцев. А как только доходит до дела, большой взрослый дядя Костантино прилипает к креслу и притворяется неодушевленным предметом. Господи, заткните меня пожалуйста. Меня несет. - Немец мотнул головой, смеясь и сам закрывая себе рот ладонями.

- Тебя несет. - Эхом отозвался Вико, тем не менее усмехаясь. - И я ведь заткну, только тебе это врядли понравится, мой маленький и наивный друг. - На последней фразе Фаусто прыснул со смеху, уперевшись локтями в стол и уткнувшись лицом в ладони. Глядя на почти двухметрового немца с размахом плечей в полтора раза больше любого среднестатистического задохлика, любой бы сказал, что Ульрих оооочень сильно "соответствовал" образу маленького и наивного. А если добавить к этому суточную щетину, тонкий аромат перегара после обильных возлияний накануне, сигарету в зубах и наглую морду, непередаваемо сочетающиеся с огромными серыми глазищами, длинными светлыми локонами и крашенными ресницами, то картина получалась весьма и весьма. С трудом успокоившись, итальянец поднял на напарника глаза.
- Да, я очень галантный тип, способный грязно домогаться наивного создания лишь под градусом, а в трезвом состоянии я превращаюсь в джентльмена и зануду, ношу кружевные рубашечки, белые манжетики, начищенные туфли на каблуке и дарю своим пассиям огромные букеты обязательно розовых цветов с конфетами и всякими плюшевыми мишками-зайчиками-сердечками. Так что ты попал, господин Наивность.

- Розовые цветы я терпеть не могу. Меня в крайнем случае устроят алые розы. Если ты не против. Вместо плюшевых мишек купи мне бутылку "Шардоне". И никаких конфет. Лучше заварные пирожные с шоколадным кремом. Так что можешь прямо сейчас идти в магазин и покупать взятку, чтобы я дал тебе прямо этой ночью. Иначе будешь спать на диване, как сегодня. - Ульрих расхохотался, оборвав свою пламенную речь о постельно-торговых отношениях, наклонившись к стойке так низко, что челка подметала сделанную под гранит поверхность. Закрыл ладонями лицо, чуть хрипло постанывая и стараясь унять внезапный приступ нездорового и нервного веселья. - Мда... - Пробормотал невнятно, не убирая от лица рук. - Дожили...

Выслушав "пожелания невесты", Вико очень обаятельно улыбнулся, с трудом сдерживая очередной приступ смеха.
- Как много запросов, милый. Ты должен радоваться, что я вообще такой галантный, что готов тратиться на цветы-игрушки-конфеты. Таких, как я остались единицы. Вокруг сплошные мужланы и неотесанные деревенщины. Нас, джентльменов, нужно беречь и с восторгами принимать любой наш душевный порыв. - Это был уже обоюдный гон, когда понесло обоих и остановить это могли только активные действия или неожиданная обида одной из сторон на слишком ядовитую шутку. - Значит, дорогой друг, ты даешь исключительно за взятки? Очень интересная постановка. Я тут к нему с душой и суповым набором, а оказывается нужна всего лишь взятка? Не верю. - Фаусто зачем-то выловил из коробки конфету, воззрившись на неё с видом удава, гипнотизирующего кролика. Возможно это был просто способ отвлечься и успокоиться от рвущегося уже без причины смеха.

Пока Фаусто задумчиво изучал трюфель, который держал в руках, Ульрих уже знакомым жестом поймал его за запястье и отхватил сладость ранье, чем итальянец успел донести ее до рта. Посмеиваясь и облизывая перепачканные пудрой губы, Ули сладко причмокнул, сожмурившись и вновь подпирая голову руками.
- "И что ты за это хочешь?.. - Бууусики" - Увязающим в шоколаде языком зацитировал, стараясь удержаться от смеха. Тряхнул головой, потом встряхнулся весь, стараясь прекратить истерический приступ смеха. Хорошо живем... - Гм. Мда. - Прокашлялся, потянувшись к чашке Вико и сделав из нее небольшой глоток. Поморщился, обнаружив в чае изрядную долю коньяка. - А что помимо супового набора ты мне можешь предложить? Суповой набор на ужин не съешь и в банк не положишь. - И снова приступ смеха, теперь уже затихший куда быстрее. - Так. По-моему, нам уже травы не надо. Нам и так нормально.

Не успев выдернуть руку, или скорее не желая того, Вико проследил за губами немца, теперь старательно облизываемыми от шоколадной пудры и насмешливо улыбнулся.
- Ну совсем ручной. Быстро ты приручаешься. Только вчера начали, а уже выучил, что конфетку надо брать с рук. - Итальянец нагло ухмыльнулся, явно давая понять для чего вообще так демонстративно держал конфету, и облизал очень картинным жестом пальцы, испачканные шоколадом и влажные от чужих губ. - А чем тебя мой суповой набор не устраивает, а дорогой? Может его и не съешь на ужин, зато после ужина вполне себе можно использовать для души и тела.
- У, гадина! - Взвыл немец, смеясь, и пнул ножку табурета, на котором сидел Вико. - У меня в мыслях не было есть эту конфету, если бы ты не глядел на нее так задумчиво. - Он мотнул головой, рассыпая по плечам волосы. Потянулся, сдирая с хвоста резинку и перетягивая наново. - Ах, твой суповой набор уже можно использовать по вечерам после ужина?.. Подкладывать под голову, чтоб было мягче, или чесать спину, хм? А то он больно ребристый. - Серые глаза искрились весельем, и, похоже, униматься Ульрих все никак не хотел. Еще ряд коротких смешков, и немец обнял ладонями чашку Костантино, окончательно ее узурпировав, но не спеша пить - только прижав край к улыбающимся губам, глядя Фаусто в лицо и болтая под стойкой ногой.

- А ты так легко повелся на провокацию. Ули, из тебя прямо таки прет нереальзованной сексуальностью. - Вико выловил новую конфету, демонстративно помахал ею в воздухе, но теперь уже съел сам, медленно, после этого, облизывая пальцы. Причем взгляд его при этом оставался настолько насмешливым, что не стоило и сомневаться, что это не более, чем очередная провокация.
- Ребристый? Где же ты, родной там ребра рассмотрел? А вообще, если ты так стар, что все, что тебе нужно это мягкая подушка и грелка под ляжки, чтобы лечить гемморой, то конечно, я готов с этим смириться. - Фаусто изобразил на лице такие участие и заботу, что впору было поверить ему.

Ульрих проследил за маячившей перед его носом конфетой до самого конца ее пути, подождал, пока Вико выскажется, закончив мысль - как-то не хотелось перебивать, и становиться похожим на самого Фаусто, который затыкал рот самым приятным способом в самые ненужные моменты. И, уперевшись локтем в столешницу, подтянулся, обхватив Костантино за затылок, притянув к себе и целуя - медленно теперь, без резкости и спешки, с которой делал это считанные разы до. Забрал сладкий шоколадный привкус, почти при этом лежа на стойке грудью и рискуя вывернуть чай на себя и из-за этого все еще держа чашку одной ладонью.
- Засранец. - Прошептал в самые губы, улыбаясь и облизываясь, не спеша пока отстраняться далеко, чтобы сейчас это меньше всего напоминало его предыдущие ретировки.

Движение немца не осталось без внимания Вико, но в первый момент он не понял за чем тянется Ульрих, а потом стало уже неважно. Как только рука напарника легла на затылок, почти принуждая податься навстречу, Фаусто передумал выяснять причины или задавать вопросы не к месту. Поцелуй получился не такой, как прежде. Он был сладким, как в переносном смысле, так и в прямом. Вкус шоколада на губах, медленное, неторопливое движения чужих губ и языка, сдерживаемое дыхание, чужая инициатива. Вот последняя мысль Костантино не понравилась. Сверкнув глазами на друга, как только тот отстранился, итальянец усмехнулся в ответ на очередной обмен любезностями.
- Есть такое. Но хотя бы не импотент... - Улыбка вышла сладкой, нежной и Фаусто резко вскинул руку, перехватывая немца и не давая ему отстраниться. Ладонь легла сзади на шею блондина, притягивая ближе. Вико втянул его в новый поцелуй, осознавая что повелся на ответную провокацию, но уже не собираясь отступать от такой сладкой уступки.

Ули только вздрогнул, удивленно моргнув - слишком резким было последующее движение возле лица и через какую-то секунду уже ладонь Костантино надавила на его затылок, почти отзеркалив его собственное действие по отношению к итальянцу. Закрыл, наконец, глаза - тут же ощущения обострились, и он даже помимо своей воли попытался бы перехватить инициативу, если бы ею не старался с той же силой овладеть Вико. Поцелуй - мягкий, почти нежный в самом начале, постепенно становился все более резким, похожим больше на поединок, а не на ласку. Почему-то на задворке затуманенного уже сознания маревом возникла и растворилась тут же мысль о том, что если кто-то из них не прогнется, их отношения (если им повезет стать отношениями) будут похожи на непрекращающуюся дуэль. И, соскользнув ладонью по плечу Фаусто, Ули опустил руку на крышку стойки - одновременно расслабив напрягшиеся непроизвольно плечи, и податливо сдался, на короткий миг сбив этот болезненный уже поцелуй лишь для того, чтобы плавно подхватить задаваемый Вико темп. Хрен с тобой, золотая рыбка...

Поцелуй из нежного постепенно стал борьбой двух за право лидерства. Вико это нравилось, не безвольная кукла-мальчик, а сильный и упрямый мужчина, готовый отстаивать свое право на первенство. Это было именно то, чего ему всегда не хватало в отношениях. Но, еще миг и все поменялось - рука немца соскользнула с его затылка, плечи расслабились, а губы подчинились его власти. Почти разочарованно вздохнув, когда поцелуй на мгновение разорвался, Костантино втянул напарника в новый, уже более медленный и спокойный поцелуй. Прикрыв глаза, он ослабил хватку, позволяя Ульриху свободно решать продолжать или отстраниться. На грани сознания всплыла мысль о том, что наверное арийцу неудобно в подобной позе, почти распластанным на стойке, продолжать какие-то нежности.

Ульрих подавил вздох, замерев ненадолго, когда поцелуй оборвался, а потом сдвинулся назад, ватным кулем соскользнув на сидение своего стула. Облизнулся раз, другой - губы саднили. Тронув их пальцами немец коротко взглянул на ладонь - он почему-то почти был уверен в том, что будет кровь. Ан нет. Губы были абсолютно целыми, хоть и болели так, будто они кусались с итальянцем только что, а не целовались. Ули потер пальцами глаза - мир потерял четкость, пошатываясь мерно. Было душно. И он не понимал толком, как у него хватило сил не потянуться к молнии на куртке, оставив ее застегнутой под горло. Кашлянул, даже по ощущениям понимая, что голос будет глухим и сиплым. Еще раз так и он будет не против еще раз прошвырнуться в душ.
- Гм. Так вот. - Ариец поднял потемневший взгляд, глядя Вико в лицо. - Кого-кого ты назвал импотентом?..

Вико еще несколько секунд сидел прикрыв глаза, словно не желая расставаться с ощущениями. Наконец, открыв глаза, он облизнулся, несколько мутным взглядом следя за напарником. Ладонь все еще ощущала прикосновение к чужим волосам, шелковистым и мягким. Проследив жест немца, проверявшего целостность своих губ, Костантино улыбнулся, ощущая собственные губы так, словно они у него появились только что и он никогда раньше не знал, что это такое.
- Ну... Мы вроде раньше уже выясняли, кто тут страдает сим недугом. - Итальянец усмехнулся, одновременно переводя дыхание. Напоминание о недавнем разговоре про прямую стимуляцию, вызвал отклик в паху, заставив Фаусто резко вспомнить банковские документы и счета, дабы избавиться от неожиданной активности своего эго.

Судя по всему, Ульрих вспомнил об этом синхронно с Вико - взгляд немца замер, потом мужчина передернул плечами, сгоняя пробежавшие по позвоночнику мурашки. Ох, черт...
- Если я импотент, - отозвался спустя какое-то время немец, - то что же я, по-твоему, делал в душе? - Он ехидно прищурился, но взгляд его был слишко жарким и тяжелым, как для очередной хохмы. Впрочем, Ули был в настолько сказочном состоянии, что вряд ли представлял себе, как выглядит со стороны.
Подняв чашку с чаем, обнимая ее обеими ладонями, он поднес ее к губам, делая небольшой глоток - во рту стоял навязчивый привкус шоколада и губ итальянца, смесь никотина и слабый отзык крови. Господи боже мой, да нам прикасаться друг к другу не надо - то и дело искрит... скоро рванет, если спичкой чиркнуть... Ариец поморщился, благодаря себя за то, что домашние брюки свободные и мягкие. Стоило бы прекратить все это, или довести до конца. Однако последний вздох Вико после поцелуя был достаточно разочарованным, чтоб Ули понял, что он нифига не понимает в итальянцах. Если все было слишком сложно - тот ехидничал, язвил и издевался; стоило все упростить до банального - Фаусто был недоволен.

- А я не видел. Может ты там песни пел. Бывает такое, как накатит спеть и почему-то  обязательно в душе. - Вико рассмеялся, правда несколько натянуто, продолжая прокручивать в голове счета и бухгалтерские документы, дабы самому не рвануть петь караоке в душе. При взгляде на Ульриха, можно было бы сказать, что они просто два идиота, издевающиеся друг над другом, но упорно обходящие тему секса по большой дуге. И кому-то надо было стать первым. Молча встав со своего места, Фаусто одним неуловимым движением оказался рядом с немцем, склоняясь к нему и обхватывая пальцами за подбородок. Потянуть, вынуждая поднять голову, положить вторую руку на плечо, мешая встать и поцелуй. Новый. С новой силой и желанием. Медленный, глубокий, изучающий, жаждущий.

- И понравилось тебе, как я пел, хм?.. - Ульрих ухмылялся, но эта ухмылка с губ слетела мгновенно, как только Вико поднялся. То, что ответа на вопрос он не получит в ближайшие несколько минут, немец понял только тогда, когда Фаусто потянулся к его лицу. Дернул головой, сбрасывая пальцы с подбородка, одновременно вытянувшись под тяжелой ладонью, запрокинув голову - слишком большой была сейчас разница в росте, и зачем Костантино оставил его сидеть, Ули так и не понимал до конца. Однако едва осознаваемое раздражение от этого фактора прорвалось в поцелуй - ладно бы, Вико просто за затылок его притянул к себе. Но настолько покровительственный, властный жест - поднять чужую голову за подбородок - подошел бы больше для мальчишки, который попискивает от восторга при виде такого правильного верхнего.
Пожалуй, если бы ариец был менее на взводе, поцелуй был бы куда как более подходящим для начала отношений. Оставив наконец в покое чашку - благо у той было уже куда меньше шансов, что ее содержимое прольют на стойку - Ули скользнул ладонями от середины бедра Вико к поясу, поддев ремень пальцами и уже за него потянув на себя, заставив подшагнуть ближе. Поставив итальянца четко между разведенных своих коленей, но больше никаких действий пока не предпринимая. Ему пока было предостаточно яростного, почти болезненного поцелуя, в котором отражалась их общая жадность, общее на двоих желание и нетерпение. Вот теперь - воистину - отстранись Костантино, пошути еще как-нибудь неудачно или ехидно, и быть шутнику больно битым. Потому что даже по мнению Ульриха, который еще минуту назад дурачился и ржал, как конь - шутки кончились.

Увлекаемый руками напарника, Вико подшагнул ближе, вынужденный теперь выгибать спину сильнее, чтобы целовать все еще сидящего немца. Сопротивляться чужим рукам он не стал, справедливо полагая, что в подобной паре надо уметь не только подчинить, но и вовремя дать власть в руки второму, пойти на уступки. Пальцы, соскользнув с подбородка арийца, легли на его шею, поглаживая кожу где-то за ухом и вниз, к плечу. Ставший в какой-то момент слишком жестоким и яростным, поцелуй постепенно вернулся к более спокойному, нежному. И все равно их отношения были чем-то диким, нелогичным и теоретически невозможным. Наверное все их общие знакомые были бы в шоке, узнав, кто умудрился сойтись в пару и не поубивать друг друга. Хотя последнее еще под вопросом. В том, что отношения эти ознаменуются синяками, страстью, противостоянием и скандалами Фаусто почему-то даже не сомневался. Но так оно даже правильней. Прикрыв глаза, итальянец с сожалением разорвал поцелуй, отстраняясь. Облизнувшись и вновь глядя в лицо Ульриху, Костантино как-то отстраненно заметил для себя, что, похоже, искусанные губы для него теперь станут нормой жизни. Не давая напарнику опомниться, Вико провел кончиком языка по его нижней губе, шепча в губы:
- Шум воды мешал хорошенько расслышать. Может стоит повторить без душа? Со мной.

- И я полагаю... - фразу оборвал тяжелый выдох и прерывистый вдох. Ульрих не открывал глаз, так и держа голову запрокинутой навстречу итальянцу. - Я полагаю, ты со щедростью и благородством настоящего дворянина пожертвуешь мне роль нижнего... - С долей ехидства и иронии в голосе поинтересовался немец, ухмыльнувшись, пытаясь перехватить губы Вико еще одним коротким и отрывистым поцелуем. Пальцы поддели края майки, касаясь теплой, почти горячей кожи, но никуда не двигаясь дальше от пояса. Хотя очень хотелось задрать ткань и пройтись ладонями вдоль позвоночника, ощутить, как влажно перемещаются под кожей мышцы, как движутся ребра на вдохе. Ули большими пальцами обеих рук цеплялся за петлицы для ремня на брюках Фаусто и явно не собирался отпускать. Влажное теплое дыхание трогало губы, близость дразнила, но ариец только ухмылялся, ожидая следующей серии инициативы, раздразнивая и себя и Костантино с каждой проходящей секундой еще сильнее. Впрочем, если выяснение ролей затянется, они скорее примут вдвоем душ, чем попадут в одну постель. Да и в том, что они добредут до постели, немец крупно сомневался.

- Ммм... Конечно. Хотя, если ты очень хорошо попросишь, я могу рассмотреть возможность взаимовыгодного обмена. - Вико нагло улыбнулся, оставляя на губах напарника очередной короткий жадный поцелуй. Стойка за спиной немца вдруг стала очень привлекательной для дальнейшего выяснения ролей. Итальянец убрал ладонь с плеча Ули, поддев замок его куртки и расстегивая её до середины груди. Теплые пальцы коснулись обнаженной кожи шеи и груди арийца. От прикосновения словно пропустили ток, Фаусто вздрогнул, впиваясь пальцами второй руки в плечо Ульриха, вынуждая его встать.

От первого же прикосновения по коже разошлись мурашки, да и осознал Ули его несколько запоздало - звук расстегиваемой молнии прошел мимо слуха, как любой другой посторонний звук, не являвшийся голосом Вико. Пальцы стиснули плечо, и немец распахнул глаза, вздохнув сквозь зубы и поднимаясь. Лишь для того, чтобы развернуть Костантино, удобно воспользовавшись петлицами на его брюках, и прижать спиной к ребру стойки. Он бы еще колено между его ног вклинил, но последнее действие было бы абсолютно бесполезным - не было упора, чтоб это имело хоть какой-то практический смысл.
- Взаимовыгодный обмен, хм?.. По-моему кто-то чрезмерно обнаглел... - Не снимая улыбки с лица промурлыкал ариец, губами касаясь щеки Вико, держа руки согнутыми и не давая итальянцу ни увеличить дистанцию, ни вообще отстраниться куда-то - он был бы вынужден разве что откинуться спиной на стойку.

Вико протестующе дернулся, теперь впиваясь обеими руками в плечи напарника. - Решил заявить свои права, милый? - Улыбка Фаусто стала насмешливой и наглой. Поняв, что так просто он немца не сможет оттолкнуть, мужчина соскользнул одной рукой на грудь друга, ведя пальцами вниз и попутно расстегивая молнию до конца. Ладонь итальянца легла на живот Ули, чуть надавливая, спустилась вниз, ложась на пах поверх штанов. Взгляд Костантино при этом был прикован к лицу немца. - Ты по-моему забыл, что лечить прямой стимуляцией мы собирались тебя. - Промурлыкал Вико, одновременно пытаясь поймать губы арийца в поцелуй.

Ульрих прогнулся в пояснице, опусти голову и коротко заглянув вниз. Откинул голову, почти отворачиваясь, ускользая от поцелуя раз, другой. Вжался бедрами в ладонь Вико, зажав ее между их телами и плавно втираясь, едва удержав полустон на губах, задавив его глубоким резким вдохом.
- Мы вроде только что выяснили, что лечить меня от импотенции нет смысла... Или ты хочешь сказать, что это у меня мобильный в кармане, хм?.. - Подцепив майку, немец прошелся пальцами вдоль позвоночника Костантино, чувствуя под руками восхитительно напряженные мышцы. Хрипло мурлыкнул в самое ухо, щекой касаясь скулы Фаусто, продолжая медленные и ритмичные движения бедрами. Ладони замерли под лопатками, не давая далеко отстраниться, держа в волнующей близости к настолько же напряженному телу немца. - А ты думал, я буду изображать восторженную малолетку?.. - Поинтересовался с коротким смешком.

- Ммм... - Вико нажал ладонью сильнее, словно прощупывая, сжал пальцы на ощутимой выпуклости, таким образом предоставляя возможность напарнику испытывать всю гамму ощущений от его же собственных движений. Толчки заставляли сердце вырываться из груди, а собственный пах гореть огнем. Прикосновение к щеке и последовавшее за ним мурлыканье в ухо вызвали реакцию более чем яркую. Итальянец содрогнулся всем телом, вдоль позвоночника толпой разбежались мурашки и мышцы свело судорогой. Охнув и с трудом переводя спертое дыхание, Костантино выдавил улыбку.
- Ничего не чувствую. Ну совсем ничего. Там пусто. Кажется даже мобильника в кармане нет. - Мило улыбнувшись и хлопнув ресницами, Фаусто подался к лицу немца и провел языком по скуле. Одновременно с этим его вторая рука, напряженно сжимавшая все это время плечо арийца, скользнула по его спине, царапая ногтями вдоль позвоночника и, оттянув резинку домашних штанов, легла на ягодицы, уверенно двинувшись к анальному отверстию. Прежде, чем его успеют оттолкнуть, Вико коснулся сжатого колечка мышц, надавливая.

- У меня карманов нет... - Еще успел выдохнуть с улыбкой до того, как наглая жаркая ладонь двинулась вниз по пояснице и... - Ссссука... - Сквозь зубы. Дернулся, приподнявшись, подбородок, вытянулась струной спина, лопатки сошлись и все тело напряженно дрогнуло - омерзительно и предательски чуть не осев навстречу руке. Ули задохнулся, непроизвольно сжимаясь и теперь уже цепляясь за Вико, а не удерживая рядом. Охблятвоюмать... Если задвинет посуху - убью скотину... - Только попробуй... - Последние мысли прорвались на губы словами. Злость смешалась с дымкой желания в серых глазах, но ариец уже даже не смотрел в лицо Фаусто - зацепившись взглядом за блестящую в вечерних сумеречных отсветах крышку вытяжки, силился не застонать, сцепив зубы. Остановить движения собственных бедер был уже не в силах - как заведеный двигался, плавно и настойчиво втираясь в ласкающую рукую. Обидно и унизительно было бы запачкать брюки, но близость и тепло чужого тела сейчас сводили с ума настолько, что даже гордость не шевельнула боком.

- Боишшшшься? - Для того, чтобы это сказать, Вико потянулся к уху напарника, мягко прошипев на выдохе. Давление пальцев ослабло и рука выскользнула из штанов немца. Медленно, картинно облизал два пальца, не переставая ритмично сжимать руку на члене Ули, прямо так, через ткань брюк. - Кажется тело не согласно с разумом? - Новый шепот и прикосновение губ к коже под ухом. Фаусто вернул руку обратно, снова мучая сжавшиеся мышцы дразнящими прикосновениями. Легкое давление, нажать чуть сильнее, углубляя всего на фалангу. - Надеюсь у тебя есть смазка и она под рукой? Ты же не выкинул её за ненадобностью? - Костантино едва переводил дыхание, чтобы говорить более менее насмешливо и спокойно. В голос рвался то ли стон, то ли рык нетерпения. Непрекращающиеся толчки в руку продолжали разгонять по телу волны жара и дрожи, будя инстинкты и гася сознание.

Ули возмущенно взвыл, упираясь руками в край стойки, изогнувшись, попытавшись соскользнуть с пальцев, уже протиснувшихся внутрь, пусть и не на много. Внизу живота ворочалось жгучее солнце, и желаемое было так просто и легко достижимо, но...
- Иди на хрен, Вико!.. - Злость взяла верх над желанием, и немец в очередной раз взбрыкнул, отталкиваясь от стойки и стараясь отстраниться. Кровь кипела, дыхание прерывалось, рвалось из груди тяжело и лихорадочно, жгло пересохшие губы. Снова ввернутое в совершенно неподходящий момент ехидство итальянца подействовало не хуже холодного душа, куда Ульрих надумал вновь рвануть. Быть снизу, и при этом еще и терпеть подколки Костантино - это было, пожалуй, выше его сил. И как бы он сам не хотел продолжения - лучше он сам закончит это через пару минут, молча, и не выслушивая высказываемых Фаусто колкостей.

Вико перехватил немца за запястья прежде, чем тот успел бы уйти от него. Развернувшись и рывком меняясь с ним местами, прижимая напарника весом собственного тела к стойке и обнимая за талию, итальянец теперь уже без насмешки посмотрел ему в глаза.
- Прости. Хватит вести себя, как ребенок. На хрен я пойду. На твой. Я же предложил взаимовыгодное, разве нет? - И, не давая арийцу разразиться гневной тирадой или очередным приступом самолюбия, который уже очень явно всплыл во всем его образе, Фаусто прижался всем телом к нему, втираясь бедрами в его пах, впился поцелуем в губы, не давая отступить.

Охнув, Ули поясницей впечатался в ребро стойки, невольно зажмурившись и ловя искры под опущенными веками - разворот и инерционное движение Вико закончилось для него несколько неприятно. Твердый край стойки пришелся между позвонков, словно короткий удар тока, послав по позвоночнику короткую вспышку боли.
- Хватит надо мной измывмаммм... - Слово скомкалось в поцелуе, завершилось задушенным стоном на последнем издыхании и резким вдохом, когда запас кислорода в легких кончился. Потеряв всякое терпение, Ульрих оторвался от Фаусто, как утоливший первый голод человек - лишь для того, чтобы одним движением вздернуть майку итальянца и содрать ее окончательно через голову, швырнув куда-то на пол. И принялся деловито расстегивать сначала ремень, а потом и замок на джинсах Вико, стаскивая жесткий деним вместе с бельем ниже на бедра. - Если ты не прекратишь комментарии... я тебя ножкой от табурета сделаю... - Сообщил хрипло Ульрих, оттолкнув Костантино, заставляя сделать шаг назад, отходя от стойки.

И все-таки это было каким-то сумасшествием, борьбой хищников в одной клетке. Никогда у него такого ни с кем не было. Сладкие мальчики подставляли попки с радостным повизгиванием и восторгом, а других и не было. Но, теперь уж Вико не отступился бы от начатого даже получив в свое распоряжение гарем таких вот мальчиков. Ули был именно тем, острым, опасным, пряным, сильным - человеком, с которым каждый день будет сидением на вулкане.
Майка улетела куда-то в сторону и Фаусто отметил про себя, что ариец снова перехватил инициативу в свои руки. Сознание попыталось вяло сопротивляться такому самоуправству, но слишком вяло и было с успехом затоптано желанием. Отступив от Ульриха, итальянец обжег его взглядом полным желания, смешанного с остатками гордости и властности. Перехватив любовника за края расстегнутой куртки, Костантино дернул её, стягивая с плечей, стаскивая, словно в отместку за лишение майки. Не давая опомниться, мужчина сделал еще шаг назад, увлекая блондина за собой, вновь обвив руками за талию, тесно прижимая к себе.
- Тогда бери её с собой. Табуретку.

- Закрой. Рот. - Раздельно произнес оба слова Ульрих, тут же, не давая времени на очередной ехидный ответ, впился в губы итальянца яростным поцелуем, просто напросто предотвратив всякие дальнейшие диалоги. Невовремя посетила мысль о том, что нужно купить кляп для Вико, дабы сохранить целостность собственных мозгов и нервной системы. А заодно и самоуважение с потенцией напару.
Пройти до дверей в коридор, а там вписаться в поворот, не задев плечом косяк, и дойти по темной комнате до кровати - это оказалось невероятной задачей. По косяку плечом проехался именно он, и, похоже, до синяка - не удержав равновесия при очередном повороте. Брюки с Вико он снял еще где-то на пороге спальни, ухнув на колени и пару минут самозабвенно лаская итальянца ртом - настолько же жадно и нетерпеливо, как целовал не так давно. Было уже глубоко побоку, кто из них будет снизу - хотелось безумно; просто удовлетворить это становящееся уже изматывающим возбуждение казалось важнейшей самоцелью на ближайшее время. Как угодно грубо и насколько получится быстро.

Такого обращения с собой любимым Вико не получал и не допускал ни от кого. Теперь же его не только заткнули на словах, но еще и лишили возможности за это послать. Задохнувшись от поцелуя, он хватанул ртом воздух, как выброшенная на берег рыба и тут же был вовлечен в новое сумасшествие.
Передвижение по квартире, в полутьме ранних сумерек, пересчет поворотов и углов плечами и боками, страстные поцелуи и гуляющие по телам руки - даже странно было, что они не ухнули на пол где-то по дороге, переплетясь и запутавшись в собственных телах. И несколько минут на пороге темной спальни, когда ноги не подкосились только потому, что успел вовремя прижаться спиной к косяку и едва не съехал по нему на пол от ощущений. Чужие губы, почти невидимый в темноте силуэт любовника на коленях перед ним, горячий рот и прикосновения, жадные, торопливые, грубые. Фаусто очень старался не забыть где и с кем он, но сознание уже поплыло, отдавая власть телу.
Ткнувшись ногами о край кровати, итальянец сгреб Ульриха в объятия, уронив спиной на постель,  с каким-то упоением грубо, жадно сдергивая с него штаны, скинул их на пол и тут же устроился верхом на его бедрах, выгибая спину, склоняясь в темноте к губам.

Ульрих повалился на постель почти плашмя - Вико помог, да и за край кровати он запнулся совершенно неизящно, потеряв равновесие и приземлившись на спину, даже не сообразив, когда они успели пройти расстояние от дверей. Лихорадочно облизнул саднящие от жестких поцелуев губы, задрав голову, успев только на локте приподняться, стряхивая с ноги брючину и услышав шорох ткани уже где-то на полу. Когда Костантино приземлился сверху, заставив невольно охнуть и на всхлипе втянуть воздух - прямо за миг до следующего поцелуя. Ули не удержался от соблазна, запустил пальцы в жесткие светлые волосы, сжимая в кулаке, и потянув от себя, заставляя отпустить губы и запрокинуть голову. Жарко, жадно прижался губами к горлу, ощущая на языке соль и биение крови под кожей - наверняка оставил след, но даже не задумался об этом, просто действуя на одном слепом инстинкте. Двинув бедрами вверх - почти плавно, слегка, другой рукой удержал Вико за бедро, не дав приподняться, вжимая в себя. И глухо, клокочуще зарычал, улыбнувшись и сжав пальцами упругую ягодицу. Если память ему не отказывала, любрикант лежал в тумбочке, в верхнем ящике. Они с Вико лежали поперек кровати, и дотянуться до заветного флакона не было никаких физических сил и возможности. Разве что дать четкую директиву, но для этого прийдется отпустить. А именно сейчас так не хотелось.

Рывок за волосы был несколько болезненным, но Вико уже был в том состоянии, когда такие мелочи не ощущаются, потому что единственным ощущаемым местом в теле становится член. Откинув голову, он прикрыл глаза - все равно в темноте мало что было видно, зато так сразу повысился порог ощущений. Жесткие губы явно оставили след на коже. Завтра вообще они оба будут красочные, словно после побоев, но это будет завтра. И толчок, плавный, горячий, как расплавленная смола, соединение в самой чувствительной сейчас точке. Итальянец задушенно всхлипнул и рванулся в руках любовника, наощупь ища в темноте очертания его фигуры. Руки легли на грудь, проследили большими пальцами ключицы, потерли соски, ладони накрыли ребра, скользя, разливая по телу немца жар. Костантино в ответ вжался бедрами в пах Ульриха, медленно втираясь, толкаясь напряженным членом, колени с силой сжали бедра мужчины, рискуя оставить на них синяки.

Ули не сдержался и тихо, сдавленно застонал, прогибаясь вслед за неожиданно нежными руками, касавшимися его тела. Он уже всласть назнакомился ладонями с рельефами напарника. Успел даже наобум уловить, где прикосновение вызывает особенно резкую реакцию. Отсутствие света раздражало. Ощущать любовника для него было - одно, а видеть он хотел всегда. Как изгибаются губы в полустоне, как страсть отражается в глазах и лице, как напряжено охваченное наслаждением тело. По его личному мнению, не было в мире большей власти, чем эта - когда ты собственным телом, прикосновениями, поцелуями доводишь человека до состояния почти бессознательного, бесконтрольного, когда животное берет верх над человеческим и ты знаешь, что ты сам - причина такого возбуждения; где бы ты при этом ни был, сверху или снизу. Ульрих провел ладонью от бедра в пах Вико, дразня мимолетными прикосновениями - там уже успели побывать его губы, но рука была впервые.
- В ящике... - Отпустив наконец волнящиеся волосы на затылке Костантино, немец огладил его по спине, вдоль позвоночника, как жаждущую ласки кошку. Ему очень хотелось верить в то, что Фаусто не шляется где ни попадя, а если и шляется - то наблюдается у надлежащих врачей, как делал он сам. Подцепить какую-нибудь заразу из-за прихоти тела не слишком хотелось. Да и неприятно было бы, окажись Вико переносчиком какой гадости; хотя и верилось слабо, что итальянец мог бы наплевать на себя и своих партнеров настолько. Не тот склад характера.
И как только Костантино потянулся к тумбе, Ули приподнялся на локте, потянувшись вбок, к изголовью кровати, включая ночник и уже в мутном, приглушенно-золотом свете наблюдая Фаусто во всей красе, и как-то не мог не проследовать за взглядом прикосновением. Росчерк ключиц - резкий, четкий, с бьющимся лихорадочно в ямочке пульсом. Бархатная, одновременно матовая и мерцающая от чуть проступившей испарины кожа на груди, смуглая, золотистая, с карамельными бусинами сосков и перламутровыми полосами шрамов. Ариец проследил один из них до конца, к рельефному рисунку ребер и кубиков пресса. Раковина пупка, а под ним тонкая, расширяющаяся книзу и уходящая в пах полоска кудряшек. Узкие напряженные бедра, сжимающие его талию.
- Какая красота... - пробормотал с заметными покровительственными нотками и плохо скрытым восторгом, просто не в силах отвести взгляд и перестать разглядывать желанное тело, сейчас максимально доступное для прикосновений и поцелуев. Вернувшись взглядом к лицу, с долей ощутимого морального удовлетворения заметил яркое пятно засоса сбоку на шее, там, куда пришелся последний поцелуй. И не успев предупредить собственную прихоть, подняв руку, коснулся метки кончиками пальцев, словно старался смазать или убедиться в том, что она действительно есть.

Пояснять что именно "там в тумбочке" Вико было не нужно. Поняв напарника с полуслова, итальянец нехотя оторвался от изучения его тела, приподнявшись на коленых и потянувшись к тумбочке. Вспыхнувший, пусть и приглушенный свет, заставил его прижмуриться, вызывая на лице недовольную гримассу. С одной стороны он, конечно, помог в поисках искомого, ну с другой лишил целой массы ощущений - в отличии от немца, Костантино не нуждался в визуализации образов, наслаждаясь обострившимися ощущениями. Словно разряд тока пробегал от кончиков пальцев и ладоней от прикосновений к разгоряченной коже, дыхание, пульс, стоны касались слуха, заставляя вздрагивать Кожа к коже, влажное дыхание, движение мышц под пальцами, бархат кожи, её разгоряченность, аромат возбуждения, шелк волос, прикосновения - словно мира вокруг нет, а есть лишь их тела, соприкасающиеся, скользящие друг по другу. Вот чего лишал свет, заставляя отвлекаться на образы визуальные.
Выловив из тубочки заветный флакон, Фаусто уронил его около своего бедра, пристально следя за рукой Ули, скользящей по его собственному телу. Медленно склонившись к груди любовника, Костантино прошелся едва-ощутимыми поцелуями от ключиц, прослеживая их острые выступы, обвел языком бусинку соска, втягивая его в рот и прикусывая.

Ладонь, оставшаяся на его шее, соскользнула на плечо и рука опустилась вместе с Вико - не нажимая, не удерживая. Запястье не было напряжено, и из-за этого движение получилось гладким и естественным, как будто они срослись в точке соприкосновения и теперь не могли двигаться отдельно друг от друга. Жесткость и жадность внезапно обернулась нежностью, и от былой грубости остался только полутон - укусом в конце. Ульрих вздохнул-всхлипнул, слегка прогнувшись к ласкающим губам, пораженный этой внезапной переменой даже больше, чем намеренной медлительностью Фаусто, который, казалось, вообще никуда не спешил.
- Вико... - Вздохом, едва слышно. Ули внезапно ощутил себя бесконечно беспомощным перед итальянцем, перед его прикосновениями и поцелуями. - Вико... - Шепотом, полным нетерпения. Он хотел его - немедленно, прямо сейчас, так зачем было распалять его еще больше, и дразнить, и мучить. - Вико... - Ульрих закусил губу, чтоб прекратить заходиться этим именем, потому что это уже и так больше всего походило на капитуляцию. И молился всем богам, чтобы Костантино этого не понял или не заметил.
Когда они успели? Так близко, так жарко, так жадно. Когда им стало недостаточно просто дружбы, когда они захотели - ближе. Насколько получится. Когда?.. Он не помнил. Ему казалось, все было ровно и гладко, а получилось, что нет. Ему казалось - они не выживут вдвоем, перегрызут друг другу глотки, или передерутся раньше, чем окажутся в одной постели. Ему всегда так казалось, хотя в агенстве уже лет-лет и памяти нет сколько времени ребята поговаривали, что они спят - регулярные уходы вдвоем на очередную попойку чаще интерпретировались именно так. Да половина агенства смеялась бы, а другая - громко плакала, узнав, что они сейчас...
- Ну?! - Уже не выдерживая, изогнулся, зашипев возмущенно и почти зло, оборвав ровный поток мыслей на самом интересном месте. Для того, чтобы полностью забыть, о чем думал - тут же, мгновенно.

Так сладко было слушать свое имя, произносимое такими интонациями, да еще из уст друга. Ах, и почему он раньше не замечал, как сладко это может быть? Вико выпустил сосок напарника изо рта, но лишь для того, чтобы тут же прикусить второй, теребя языком твердеющую горошинку. Руки итальянца заскользили по бокам любовника, чуть сжимая, остановились на бедрах и Фаусто с сожалением оторвался от его груди, приподнимаясь, чтобы переступить через его бедра, почти благоговейным прикосновением коснуться светлых завитков в паху, таких светлых, что они почти сливались по цвету с кожей. Неглядя отыскав на кровати флакон, Костантино плеснул приличную порцию на пальцы и, подтолкнув арийца под бедра, вынуждая развести их, прижал пальцы к сжатому отверстию, надавливая. Внимательный взгляд жадно следил за выражением лица Ульриха, раз уж тот сам предоставил возможность наслаждаться зрелищем. Пальцы проникли внутрь на фалангу, замирая, сжимаемые спазмирующими мышцами. Вико склонился к паху любовника, медленно проводя языком вдоль ствола члена, словно даря тому возможность отвлечься от неприятных ощущений.

Вико прикрыл глаза, сдерживая улыбку, возникшую, когда любовник так сладко застонал. Хотя, лучше любого стона за него говорила его собственная плоть, горячая, возбужденная. Язык обвил головку, даря на миг ласку и итальянец выпустил член изо рта, чтобы тут же пройтись языком вдоль ствола, дразня. Рывок волос он почувствовал, но не торопился давать желаемое, заводя, дразня, распаляя желание. Выпустив бедро немца, Костантино задействовал в ласках еще и руку, оттянув крайнюю плоть пальцем и обводя ногтем головку, ткнулся языком в отверстие, влажное от смазки и слюны. Было нечто особенное в такой власти над чужим телом. Знать, что кто-то в твоих руках настолько, насколько это только возможно. Мучительно напряженные мышцы под влажной от испарины кожей, дрожь, пробегающая по сильной фигуре, изгиб шеи, откинутая голова, приоткрытые губы, учащенное, жадное дыхание, выгнутая спина, заполошный стук сердца, если приложить ладонь к чужой груди, напряженные бедра и алая влажность головки члена, напряженной, гордо вздымающейся вверх. Фаусто со странной улыбкой вздохнул и склонился, вбирая член в рот и прикрывая глаза. Было в этом какое-то странное успопокоение, власть ради единения. Язык с силой прижал головку к нёбу и итальянец опустил голову ниже, вбирая глубже, сжимая губы на стволе. Его рука снова скользнула на бедро арийца, до боли сжимая его с нижней стороны, подталкивая, вынуждая согнуть ногу в колене, отвести в сторону, изменяя положение бедер.

Тело немца поддавалось рукам Костантино уже без контроля своего хозяина - самовольно, отзываясь на ласку, как отзывается скрипка смычку в руках виртуоза. Через раз срывались с губ тихие сдавленные стоны. Ульрих слишком сильно старался контролировать собственный голос, собственные реакции, и не преуспевал ни капли, каждый раз запаздывая за очередным своим движением. Тело призывно прогнулось в пояснице - затянутым и сладким движением, зовущим, уже скорее требующим. Мышцы плавились медом под пальцами, кожа была жаркой и скользкой от проступившей испарины. Ули ерзал, все чаще втираясь в простынь и выгибаясь. Забылось все и сразу - и раздражение, и неудачная первая попытка, и причинившая боль страсть. Все мигом выветрилось из головы, стало малозначительным, и все внимание ушло туда, вниз, где была сейчас голова Вико, и где ласкали его губы и язык, щекотали внутреннюю сторону бедер пушистые прядки волос.
- Вико... - Снова, тем же голосом, но на этот раз нетерпеливо и почти капризно. Требовательно. Дальше, больше, сильнее. Ульрих уже давно обеими руками сжимал простынь, стараясь не поднимать бедра слишком резко навстречу жаркому рту. Однако нетерпение было заметно уже слишком сильно - как минимум по проходившей вдоль позвоночника дрожи.

Стоило любовнику позвать его по имени и Вико отозвался, по-своему, жарко, молча, но отозвался, погружая его член в рот глубже, словно поощеряя и тут же выпустив вообще изо рта. Подхватил с кровати флакон, выдавливая на пальцы прохладную жидкость. Теперь он будет все делать по-своему, не как в первый раз. Требовательно подтолкнув ногу немца, вынуждая сильнее согнуть колено, Костантино поднес пальцы к анальному отверстию, нажал, вводя внутрь мягко, осторожно раздвигая сжатое кольцо мышц, давая привыкнуть. И тут же снова губы сомкнулись на члене, теперь на стволе, скользя по нему вдоль, язык очерчивал оплетающую ствол вену, ловя пульсацию крови. Пальцы осторожно толкнулись глубже, как только мышцы на входе перестали спазмировать и сжиматься, заскользили по бархатистым внутренним стенкам, ласкающими движениями успокаивая. Стоило мышцам немного расслабиться и Фаусто снова толкнулся внутрь, пальцы прошлись по кругу, нащупывая искомый узелок, надавили, найдя. В этот раз итальянец был предельно аккуратен, но и не страдал излишней медлительностью или нежностью. Его движения были выверенными, уверенными и очень вовремя, не затягивая каждое действие и не торопясь закончить все, как можно быстрее. После суточной дороги ко всему этому, после стычки на кухне, после провала "первого раза", он был готов терпеть сколько понадобится, но получить все в полной мере, сделать так, чтобы на утро не было горечи и отвращения к случившемуся, а были отношения, которых они оба вдруг захотели.

Снова напряжение в ответ на проникновение - подспудное, не контролируемое. И недовольный, но все еще сладкий стон; мотнувшаяся к плечу голова и раскрасневшиеся щеки, обычно бледные, но, как оказалось, краснеющие так легко. Губы - тоже яркие, припухшие от яростных поцелуев, с уже кровящей трещинкой чуть левее от центра, там, где Ули только что закусил тонкую кожицу. Вроде бы ничего болезненного - да, дискомфортно в общем и целом, но лишь в первое время, пока организм не привык к постороннему, пусть и не такому объемному, как член, предмету внутри. Несколько настороженно-мягких движений внутри, когда Ульрих уже несколько расслабился, и яркая искра, дернувшая тело, заставившая шумно, пораженно выдохнуть, когда пальцы вскользь зацепили простату. Первое это прикосновение было все еще несколько болезненным, но настолько же непривычно-сладким, потому что опасной резкой боли уже не было.
- Черт... - Бессильно выдохнул ариец, сдаваясь, понимая, что Вико, наверное, знает лучше, что он делает, и сейчас проконтролирует его тело, возможно, даже лучше, чем он сам - приподняв, выгнув, или наоборот, вдавив в постель. Потому что если даже он продолжал двигаться - все же не был бесчувственным бревном, Костантино контролировал и его страстность и его порывы. И был едва ли не первым, кто игнорировал попытки Ули ускорить или ужесточить весь процесс. И только сейчас оргазм перестал для немца быть самоцелью - просто потому что все внимание ушло в ощущения, которое дарили ему чужие руки и губы.

Главным "отвлекающим маневром" в арсенале Вико все еще оставался минет, а судя по реакциям немца, тот все еще зажимался и боялся происходящего. Нащупав и единожды зацепив простату, поймав реакцию любовника, итальянец стал действовать уверенней, его пальцы потеряли прежнюю осторожность, двигаясь внутри все так же плавно, но теперь с целью. Каждым толчком Фаусто цеплял едва-ощутимую точку, ударяя по ней короткими толчками и гоня по телу арийца волны удовольствия, сам остро реагируя на каждый стон. Его собственное возбуждение уже приносило определенный дискомфорт, сводя болью низ живота, вырывая из груди рваные вздохи, торопливость движений, выражавшуюся в изменившемся движении губ и языка, теперь требовательно терзавших плоть Ули резкими рваными движениями. Захватив губами член и вновь погружая его глубоко в рот, тем самым отвлекая внимание, Костантино добавил третий палец, ритмичными движениями растягивая Ульриха, расслабляя мышцы. На самом деле все было не так страшно, как сам немец это представлял, его мышцы ничем не отличались от чужих и при определенном старании поддавались расслаблению, другой вопрос в том, что он сам себя накручивал до такой степени, что все приводило к судороге и боли, как было у них в первый раз.

Сдавленные стоны прорывались через стиснутые губы, резкие обрывистые вздохи поднимали грудную клетку, сладкие вспышки раз за разом выгибали позвоночник и скоро Ульрих уже ничего не соображал от удовольствия. Горячая истома заполнила все тело, и сейчас он больше ничего не хотел - только бы Вико был внутри, только бы глубже, ярче, еще и еще. И именно это внезапно прошептал чувственный яркий рот, и именно об этом просило сейчас дрожащее тело. Ули чувствал, как растягиваются внутри мышцы, как легко и требовательно скользят пальцы и только успевал этому поражаться сквозь сладкую дымку, затянувшую все мысли. Он был уже близок к разрядке, и это тоже угадывалось - по ритму дыхания, по тому, как напрягались все чаще бедра, как изгибался позвоночник.
- Вико... Хватит... - Ладонь уперлась в плечо итальянца, мягко силясь оттолкнуть. И каждое движение противоречило этим последним словам, которые противоречили даже тому, что он простонал парой минут ранее. Он путался, задыхался, и хотел разрядки. А Фаусто продолжал эту сладкую муку, явно не собираясь заканчивать так скоро.

Вико отстранился, привставая на локте и посмотрел на любовника. Весь его вид говорил о том, что он несильно отстал от немца- алые, припухшие губы, приоткрытый в шумном, сбивчивом дыхании рот, язык, скользящий между губ, скорее инстинктивно облизывающий и так влажную кожу, затуманенный расфокусированный взгляд и румянец, покрывающий щеки и шею итальянца. Он ничего не сказал и в этот раз, просто приподнимаясь, садясь на колени. Пальцы его выскользнули из любовника, напоследок надавив на простату и освобождая его нутро от своего присутствия. Костантино опустил взгляд, с каким-то извращенным интересом изучая пах арийца. Возбужденный, подергивающийся член с алой головкой, сочащейся смазкой - он мазнул пальцами, смазывая, поднося их к губам, скользящим движением проводя и тут же отдергивая руку, облизнулся; приподнятые бедра, напряженные мышцы, шелковистые завитки волос - пальцы погрузились в них, проводя к основанию члена и ниже, сжались на мошонке, уменьшая возбуждение, тормозя развязку; открытое, пульсирующее отверстие входа, непривычно-расслабленные мышцы. Фаусто закусил губу и впился пальцами во флакон с любрикантом. Кое-как справившись с крышкой, мужчина плеснул на руку, размазывая, щедро, не жалея смазки, помня первый раз. Пересев между ног Ульриха, Вико подхватил его под бедра, приподнимая и толкнулся внутрь, входя совсем немного, давая привыкнуть не столько подготовленному уже любовнику, сколько себе самому, чтобы не кончить раньше, чем начал.

И сейчас все получилось настолько легко, насколько вообще могло бы быть. Ульрих только удивленно вздохнул, прогнувшись под Костантино, и обнимая ногами его бедра, но на этот раз не для того, чтобы сдавить немилосердно, а чтобы потянуть на себя, в себя, втиснуть до конца, одним плавным и сильным движением. Пораженно задохнулся, запрокинув голову и зажмурившись, найдя руки любовника и теперь цепляясь за его предплечья, стараясь удержаться и не ухнуть в оргазм. Смазки было предостаточно, мышцы обхватывали чужой член плотно и тесно, но не сжимались судорожно, и, наверное, Ули первый раз, поддавшись на провокацию, перестал жалеть и считать происходящее омерзительным. Обо всем этом он будет думать потом, уже засыпая рядом с Костантино, а сейчас он только и мог, что стонать, и извиваться под любовником, вздрагивая всем телом и прося больше. Это было волшебно, хотя по большому счету сравнивать ему было не с чем. Он словно наново увидел солнце - во всей красе, яркое и горячее. И это солнце сейчас ширилось внизу живота, росло, жарко палило.
- Боже... - Уже на родном языке простонал Ульрих, замирая и просто наслаждаясь мигом неподвижности, диким, лишь слегка болезненным ощущением наполненности. Язык оббежал пересохшие губы, и немец открыл глаза, глядя на Вико, теперь одаряя совершенно иным взглядом - жарким, душным, как разогретый на солнце бархат.

Теперь уже любовник не сопротивлялся,  а и сам дернул Вико на себя, вынуждая толкнуться внутрь, войти сразу до конца, от чего в глазах заплясали искры и итальянец выгнул спину, задушенно охнув и каким-то только совсем уж нечеловеческим усилием сдержавшись, чтобы не кончить. Горячее, влажное, тесное, упругое - словами было не описать, что он чувствовал. И вроде бы так было со всеми, но наверное есть разница между мальчиком, затраханным, привычным подставлять зад каждому, или даже новичком в этом деле, но тем не менее нежным и  хрупким и сильным мужчиной, другом, как оказалось, давно желаемым. А может так он чувствовал именно потому, что это был никто иной, как Ульрих. Костантино распахнул глаза, кусая губы и встретился взглядом с Ули, замирая, теряясь, следя завороженным пьяным от желания взглядом за мелькнувшим между губ языком, облизываясь на автомате, повторяя недавнее действие любовника. А потом склонился, продолжая удерживать бедра арийца, впился поцелуем в губы, жадно, страстно, словно хотел насытиться моментом. С поцелуем же он и толкнулся первый раз, осторожно, изучающе, хотя чего ему стоила эта сдержанность, можно было судить по натянутым, дрожащим от напряжения мышцам, по торопливости и горячности поцелуя, по расширенным зрачкам, сбившемуся дыханию и судорожно сжатым на бедрах напарника пальцам. Движения, ритмичные, плавные, медленные потеряли неуверенность. Фаусто сменил угол, ища именно тот, который даст возможность вырывать из груди немца стоны, заставить извиваться, гореть, расплавиться одним сгустком желания, отринув недавние боль и сомнения.

Это было восхитительно - тяжесть чужого тела, ритм чужого дыхания и стук сердца в груди, чувствующийся сквозь кожу. Влажное скользкое движение внутри, отзвуки подкатывающего неумолимо удовольствия, многообещающе-сладкое томление, стирающее, смазывающее границу между болью и удовольствием. И поцелуй - как бонус, как венчающая горку сливок кислая клюквина, добавляющая свой привкус в десерт. И удерживая лицо любовника ладонями, Ули лихорадочно, яростно ответил на поцелуй - как его не хватало он ощутил только сейчас. И на губах Костантино был его собственный привкус, и в иной ситуации это показалось бы отталкивающим, но сейчас он просто не придал этому значения. Мысль родилась и пропала, утонув в чистой страсти.
Несколько неуверенных, пробных движений - и снова пришлось привыкать. К другому размеру, к другой плотности, но все это только осознавалось, быстро проходя мимо, как должное. Ули просто не успевал отдать должное внимание всему этому, ибо был занят совершенно иным - как именно изогнуться, как приподнять бедра, чтобы Вико снова задел простату внутри. И на каком-то слепом инстинке дернувшись почти на встречу, а не подавшись плавно, как раньше; попав в ритм с итальянцем, Ульрих сдавленно вскрикнул, ощутив желанную вспышку удовольствия внизу живота. И разочарованно выдохнул, нахмурившись, когда Фаусто скользнул назад, чтоб вскоре вернуться, и повторить. И еще раз, и еще, больше не сомневаясь, не останавливаясь и не пытаясь выйти.

Вскрик любовника стал ему ответом в поисках. Улыбнувшись в губы немцу, Вико толкнулся снова, запоминая нужный угол, правильное положение. Стоны немца ласкали слух, отвечая желанию Костантино. Он снова прикрыл глаза, отдаваясь ощущениям, отпуская себя, давая волю телу. Теперь уже, когда Ульрих сам толкался навстречу, можно было не сомневаться, не бояться поранить или причинить боль, наоборот двигаться свободней, давая и ему и себе то, что было выстрадано с таким трудом. В порыве прикусив губу арийца, Фаусто ускорил и усилил толчки, содрогаясь с каждым движением, с каждым сжатием мышц вокруг члена, отвечающих на каждый удар по простате сокращением.
Сжатые на его талии ноги, ладони на лице, соприкосновение животами, бедрами, грудью - точки, в которых они, казалось срослись, превращаясь в единый организм, словно так оно и должно было быть, словно именно так было правильно и к этому они шли. Вико стремительно терял контроль, так долго удерживаемый только благодаря сознанию, которое сейчас помахало ручкой, оставляя бразды правления желанию. Его движения стали быстрее, резче, теперь он с силой толкался внутрь, губы то терзали поцелуем губы любовника, то жадно хватали воздух.
Чувствуя, что сдерживаться он больше не в состоянии, Вико разжал одну руку на бедре блондина, выгибая спину, ладонью скользнув между их телами и сжимая пальцы на члене немца, начиная движение в ритм с толчками, быстрое, требовательное, совсем непохожее на недавние едва-ощутимые прикосновения.
Еще несколько глубоких, жадных толчков и итальянец с силой вжался в бедра Ули, содрогаясь в оргазме. Сведенные судорогой мышцы напряглись, вырисовываясь под мокрой от пота кожей. Он откинул голову, жадно ловя воздух, задыхаясь, зажмурив глаза, позволив себе тихий, первый за все время, стон.

Ульрих опоздал вслед за ним лишь на несколько секунд - еще пара резких, почти грубых движений руки вдоль члена, и он выплеснулся в сжимающую его ладонь. Одной рукой обнимая, прижав пальцы к горячей коже между лопаток Вико, другой упирался в плечо, то ли силясь удержать, то ли наоборот, оттолкнуть. Застыл, прогнувшись в пояснице, резко выдохнув и тут же вздохнув на всхлипе, чтоб сдавленно, протяжно застонать. И обессиленный, вымотанный, оглушенный силой и продолжительностью оргазма, опал на мокрые сбившиеся простыни, шумно дыша и чуть слышно постанывая.
Каждый из них находился сейчас в своих собственных ощущениях, и все же они были общими - дрожь, и жар, и сладость, и почти боль. Минута полного спокойствия и неподвижности, когда еще ощущаешь отголоски физического наслаждения, мурашками пробегающие по позвоночнику, чувство единения, слабую, успокаивающуюся пульсацию любовника внутри собственного тела. А потом, все еще глубоко погруженный в чувственное, всегда желаешь ощутить тепло и близость, ласковость, даже если соитие получилось грубым. Нега и полное расслабление, настоящая близость.
Оба они были взмыленные, жаркие, как остывающие угли, и Ули скользнул ладонью по спине Фаусто, чтоб поймать последние волны сладкой дрожи, жесткость и рельефность напряженных мышц. Повел вбок и вниз, по ребрам до бедра, и оттуда обратно, через грудь, ключицы, чтоб обнять ладонью за шею и притянуть вниз, сорвав с еще трепещущих от частого дыхания губ нежный и медлительный поцелуй - будто поставить точку, вернуть то, что забрал, хотя бы отчасти.

Вико, усталый, задохнувшийся, с заполошно бьющимся в груди сердцем, пытался отдышаться, так и не открыв глаз. Его рука продолжала сжиматься на члене любовника, словно он боялся выпустить, расцепить этот контакт, потеряв волшебство мига. Именно поэтому он и не уловил момент, когда немец очнулся от сладкой неги, потянулся, втягивая Фаусто в поцелуй. Распахнув глаза, итальянец на миг замер, вздрогнул, но тут же расслабился, отдаваясь ласке чужих рук. Поцелуй был чем-то волшебным, хрупким и воздушным в сравнении с недавней жаркой страстью, будившей инстинкты и лишавшей мыслей, точкой, или скорее многоточием во всем происходившем.
Разорвал поцелуй Костантино, осторожно отстранившись, чтобы приподняться и выйти из арийца, переместиться и лечь рядом. Мазнув взглядом по руке, испачканной семенем, он, словно пробуя на вкус, осторожно лизнул жемчужную каплю на пальцах, потом еще, начиная слизывать с руки остальное.

- Господи... - Ули, наблюдавший за ним все еще дымчатым, от успокаивающейся страсти, взглядом, перехватил его руку, отводя от лица итальянца. - Фу... Гурман-извращенец... Смотришься отвратительно... - Поморщился, извернувшись, вытеребив из ящика тумбы коробку салфеток и почти с омерзением стер сперму с пальцев любовника, лишь потом отпустив его запястье. Еще с пару минут лежа на боку, почти неподвижно, лишь ровно дыша и даже не соприкасаясь с Фаусто больше, Ульрих вскоре сел, точно так же полубоком, и, наклонившись, коротко поцеловал Вико в основание шеи - куда дотянулся.
- Спасибо... - Мягко, действительно благодарно. - Я в душ... не могу так... потом сменим простыни и ляжем обратно... Со мной, или потом?.. - Опираясь на руку, навис, щекоча кончиком все так же стянутого резинкой, перевалившегося через плечо хвоста подбородок Костантино.
Во всем теле стоял приятный звон, внизу все ныло, и он знал, что дополнением к концерту завтра будет трещать поясница и уже ночью будет душить кашель из-за тяжелого частого дыхания. Но все это было неважно, и находилось так далеко на периферии, что вряд ли волновало в этот конкретный момент.

Вико сопротивляться не стал, только привычная улыбка с каплей ехидства тронула губы.
- Это же твое. Не вижу ничего ужасного. Лучше было вытереть о твои несчастные простыни, мой брезгливый друг? - Итальянец поднял бровь, следя за действиями напарника с ленивым спокойствием. Стоило немцу выпустить его руку и Фаусто расслабленно уронил её на простынь и прикрыл глаза, наслаждаясь минутой отдыха и тишины, но тут же распахнул их, отвечая на поцелуй чуть более глубоким вздохом, стоило арийцу склониться над ним. - Я с тобой,  а то усну тут иначе. - Костантино потянулся, как сытый кот и плавно поднялся, садясь, про себя отмечая, что мышцы приятно ноют и такие упражнения явно не пройдут даром - завтра будет тянуть мышцы с непривычки. Хотя, глядя на любовника, можно было предположить, что ему будет хуже... Намного хуже.

- Лучше о простыни. Их все равно стирать, а наблюдать, как ты поглощаешь с пальцев мою сперму... - Ульрих передернулся, этим действием выразив все свое отношение к поступку Вико. - Уволь.
Немец походкой в первый момент напомнил пингвина - пока не привык к ощущениям и не начал двигаться более естественно. Излишне поспешно ретировавшись из спальни в ванную, Ули врубил в кабинке воду, успев порядочно намокнуть, прежде чем Фаусто появмлся в комнате. Смутное ощущение неловкости его не покидало, хотя, чего он стесняется, он сам до конца не понимал. Костантино уже рассмотрел и изучил все, что мог - и руками, и взглядом, и ртом. И коего дьявола Ульрих терзался непонятными муками - было для арийца той еще загадкой.
Потеснившись в кабинке, Ули притянул любовника под воду, сам смахивая мокрую челку с глаз. Отголоски былого удовольствия все еще бередящими волнами разгуливали по телу, и от каждого случайного соприкосновения по коже бежали мурашки.

Вико наблюдал за походкой любовника со смесью жалости и усмешки, предвкушая, в каком разобранном состоянии будет друг утром и не торопясь догонять его. И только, когда немец скрылся за дверью ванной, Фаусто сполз с кровати, разминая на ходу мышцы, скользнул вслед за ним.
Когда итальянец заглянул в ванную, Ули уже во всю плескался под душем. Выждав, пока тот его заметит, Костантино шагнул под воду. Молча притянув арийца к себе прежде, чем тот успел возразить, Вико оставил на его губах поцелуй, улыбнувшись и снова отстраняясь, провел кончиками пальцев по мокрой груди, глядя с каким-то новым, ранее незнакомым немцу выражением, не то нежности, не то тепла.
- Сказочно. Просто волшебно. - Непонятно о чем именно говорил в этот момент Фаусто, то ли о недавнем сексе, то ли о самом Ульрихе, то ли о душе. Голос его звучал хрипло, еще храня остатки недавнего желания.

Немец только чуть удивленно поднял брови, подавшись за требовательной рукой, чтоб словить губами легкий поцелуй. От прикосновения по телу, вдоль позвоночника, пробежала легкая, чуть заметная дрожь, и Ули кашлянул, чтоб голос звучал человечески, а не так же хрипло, как и у Фаусто.
- Что именно? - Спросил, желая утолить свое любопытство - что именно кажется Вико сказочным и волшебным. Ему было не понятно, что поразило итальянца так, и что вызвало эту мягкость и теплоту во взгляде. Они стоят вдвоем, в тесной кабинке, и он щуриться от попадающих на лицо мелких брызг, и в этом всем нет ничего особо волшебного. По мнению Ульриха, романтика и сюсюканье были допустимы исключительно в хорошо взвешенных дозах, потому что передоз этим делом лично у него вызывал один единственный рефлекс. Не помурчать романтирующему любовнику в ухо - в один с ним голос, а сходить пообниматься с белым братом, дабы избавить себя от избытков сахарных розовых соплей с блестками, которые неизменно появлялись в организме, стоило партнеру начинать мурлыкать и "таять". И еще - все по тому же субъективному мнению - весь лимит сюсюканья Вико исчерпал на кухне и в постели.

Выпустив любовника из рук, Вико сунулся под струи воды, прикрыв глаза. Теплая вода на разгоряченное тело, смывающая недавний пот и усталость, дарящая коже ощущение чистоты, свежести и облегчения, он разве что не мурлыкал от удовольствия, прогнув спину и подставляя лицо воде. Ну немца он лишь скосил взгляд, улыбнувшись уголком губ.
- Все. Особенно душ. - Фаусто провел ладонями по лицу, смахивая намокшие волосы со лба и щек и посторонился, чтобы совсем уж не выживать хозяина квартиры из его собственного душа. По мнению Костантино ариец вел себя странно, но комментировать это он не стал, памятуя о резких вспышках гнева. Кто его знает, какие у него реакции на разговоры после секса. Чего  было зажиматься теперь уже и реагировать на него так, словно он насильник в подворотне, итальянец тем более не мог уяснить для себя.

Ульрих несколько неоднозначно покивал, отфыркиваясь от воды, то и дело смахивая с лица влагу и часто моргая, щурясь на Фаусто. Толкаться в душе, задевая друг друга локтями и коленями, было... странно. Особенно при условии того, что они могли, имели все условия, чтоб выкупаться отдельно. Ули задался изучением этого вопроса, прислонившись спиной к стенке кабины и наблюдая за итальянцем с некоторым интересом, наново познавая пластику, теперь уже, любовника, а не друга. Ловя каждое движение взглядом так, будто никогда не видел Вико до этого момента. Впрочем, в душе не видел однозначно.
- ...Семейно. - Пробормотал, не заметив, что сказал вслух. Именно такая ассациация появилась. Сегодня они будут спать на одной кровати... и завтра, и послезавтра тоже. Кофе за одним столом, завтраки и ужины. Любовный обмен желчью и ядом. Горячие ванны на двоих и бесконечные разговоры. Возможно, обоюдно-взаимная страстная ебля в мозг. Наверное, кто-то к кому-то переедет, потому что Ули знал - ему недостаточно будет встреч "изредка" на потрахаться и выпить. И, тем более, такие встречи никаким образом даже близко не укладываются в понятие отношений, о которых косвенно шла речь вот уже вторые сутки. Обняв одной рукой себя за талию, немец склонил голову к плечу, задумчиво так пялясь на Костантино.

Некоторое время Фаусто не обращал внимания на любовника, только чуть сместился в сторону, давая ему место под душем. Взяв с полочки мочалку и гель, итальянец принялся намыливаться, стирая с себя остатки пота. Впрочем пену тут же смывала с тела вода, не давая ей задерживаться. Волосы давно намокли и мокрыми прядями-змеями прилипли, извиваясь, к спине, потемнев от накопленной воды. Ополоснув с кожи пену, Вико обернулся к немцу как раз в тот момент, когда тот решил озвучить происходящее.
- Будет совсем семейно, если мы потрем друг другу спины. - Улыбка коснулась губ Костантино и тут же пропала, не давая насмешке задержаться на лице. - Ты чего там стоишь? Я же специально сдвинулся, чтобы можно было поместиться вдвоем. - Фаусто сделал шаг в сторону, совсем освобождая место под душем. - Прошу. - Мочалка была протянута Ульриху.

Ульрих опустил голову, завесив лицо мокрыми прядями и потоком льющейся с них воды. И хрипло расхохотался, уткнувшись лицом в плечо Костантино - расслаблено, заливисто, совершенно беззаботно. Поднял руку, пальцами стирая проступившие на глазах от смеха слезы. Вико, в его квартире, только что вставший с его постели, в его душевой кабине, предлагал Ули его мочалку. Это было поразительно... Невозможно... Невероятно... смешно.
- Боги... - Простонал немец, тряхнув головой, рассыпая вокруг себя веер брызг. - Я не могу... не могу поверить... - Короткий полустон сквозь возобновившийся смех. Мужчина опустил руку на плечо любовника, стараясь удержаться, соприкасаясь при этом не только этой самой рукой и лицом. Он бы сполз на пол вдоль Фаусто, потому что ноги едва держали, но только гордость не позволяла это сделать. Ульрих ткнулся носом в изгиб шеи, мазнул губами по жаркой от воды и недавной страсти коже, запутался в мокрых волосах, отфыркиваясь и продолжая посмеиваться и замер - близко, полуобнимая, чувствуя себя одновременно странно счастливым и спокойным.

Что он сказал смешного, Вико не понял, но одно то, что это сломало отчужденность любовника, уже стоило того, чтобы быть. Хотя смех над собой итальянец ой как не любил. Приобняв немца за талию, он спокойно стоял и ждал, пока тот отсмеется. Не сказать, чтобы такие волнующие прикосновения и близость не трогали его, но сейчас в нем боролись усталость, облегчение и обида за смех, потому моментальной реакции на чужое тело не последовало. А вот прикосновение губ к шее зацепило. Вздрогнув, Фаусто чуть глубже вздохнул, втягивая воздух сквозь зубы и напрягся. Его рука, все еще держащая мочалку, легла на спину арийца, похлопывая в почти отеческом жесте. Потом он, подумав, провел, чуть надавливая мыльной стороной мочалки вдоль позвоночника Ульриха до ягодиц и обратно, остановив руку между лопаток, словно в отместку за смех над ним.

Ульрих выдал еще серию пьяных смешков, запрокинув голову, подставив лицо воде и прогнувшись навстречу руке - отчасти, чтобы подколоть, отчасти потому что было приятно. Уставший позвоночник ныл - от лопаток до самой поясницы, а уж в пояснице - просто ломило. Не болело, а тянуло, как после изрядной физической нагрузки. Про то, что было ниже поясницы, стоило вообще промолчать, потому что "нежный" Ули, привыкший быть сверху, чувствовал себя несколько непривычно с этими ощущениями. И уж, что говорить, еще сложнее ему было смириться с тем, что благодаря упрямству Фаусто он был снизу, так еще и не был после этого разбит и болело все не так страшно, как обычно - будто его таранили, или сажали на кол, не меньше; в чем, несомненно, была заслуга лишь итальянца.
- Сеньор Вико... вы мой герой... - Не в силах успокоиться, все смеясь, пробормотал Ули на ухо Фаусто, не спеша отстраняться или отпускать его плечо.

- Да неужели? Отвечаю всем Вашим требованиям, герр Людгер? - Голос Вико был насмешливым, а тон несколько капризным. В его поведении явно присутствовало замешательство по поводу того обижаться на насмешку или воспринимать сказанное, как комплимент. В конце концов он просто решил спустить все на самотек, и просто посмотреть, что будет дальше. Тем более, что определенная степень ядовитости в исполнении напарника говорила о том, что последний уже оклемался от психотравмы в постели. Рука вновь скользнула по прогнутой спине любовника, прижимая мочалку к позвоночнику ласкающе-властным движением, вторую же он самым наглым образом устроил на бедре немца. - Как скоро Вы желаете это повторить, герр Людгер? - Повернув голову так, чтобы коснуться губами виска и щеки арийца, шепнул Костантино.

- Короче  блюдёшь фигуру. Все ясно. - Вико сверху вниз рассматривал любовника с легкой ухмылкой. Не удержавшись, потянулся, стягивая с его волос резинку и зарываясь в них пальцами, вновь превращая наведенный на голове порядок во встрепанное безобразие.
- Красивый... Несмотря на то, что колючий. - Странно было вот так, с новой стороны, видеть старого друга. Итальянец смотрел на него с какой-то сдержанной нежностью в груди, внешне не проявившейся никак. Он вдруг заметил, что у арийца великолепные шелковые волосы, рассыпающиеся по обнаженным плечам, красивая фигура, тренированная, но вся, словно выточенная из слоновой кости рукой художника, любителя утонченности и грации. Что его бархатной кожи хочется касаться медленными, воздушными поцелуями. Заметил светлые серебристые кончики ресниц, на солнце блестящие, как иней; и глаза, словно ртуть - серые, непроницаемые, живущие своей жизнью, то горячие, полные эмоций, то способные заморозить одним взглядом.
- Вставай - эхом отозвался Фаусто, пряча за нагловатой ухмылкой возникшие эмоции. - Я стесняюсь вылезать из-под простыни, на мне же нет штанов. - Ухмылка стала совсем уж наглой, совершенно не сочетаясь со словами и, вдруг, непонятно откуда, взявшемся стеснением.

- Стесняется он... - Ули хмыкнул, улыбнувшись. Он сам изучал Вико точно так же, как делал это сейчас итальянец. Разве что, не скрываясь, открыто проявляя свой интерес и свое отношение к Фаусто, не пряча ни теплый взгляд, ни хрупкую улыбку. - Вчера тебя это не сильно смущало... - Немец издал отрывистый смешок. Не смотря на то, что они были знакомы уже несколькр лет, им только предстояло знакомиться второй раз. Притираться, привыкать, узнавать друг друга заново, потому что никто из них двоих не мог и предположить раньше, что проснеться в одной постели, и будет смотреть так, и прикасаться так. И даже смущаться так - вчерашней близости, сегодняшней нежности, своего интереса и нового взгляда на бывшего напарника.
- Красивый?.. - Немец поднялся на руках, но лишь для того, чтобы грудбю улечься на колени Костантино и попытаться дотянуться до его талии, чтоб обнять. - Ты прекрасен, когда так смущаешься. - Ули улыбнулся, потянувшись к итальянцу, желая поцеловать в щеку, но охнув, оставил эту затею.

- Ох, завалишь меня комплимента, растаю и превращусь в сладкое, подтаявшее мороженное. - Вико в ответ зарылся пальцами в волосы на затылке любовника, прикусив губу от удовольствия, когда прохладные шелковистые пряди касались запястья, скользили по нему, оплетая, словно змеи. - Ты любишь мороженное? Да еще растаявшее? - Итальянец едва сдержал ухмылку, когда напарник охнул в попытке потянуться. Склонившись к нему сам, Костантино, погладил Ули по щеке, скользя кончиками пальцев по отросшей щетине, склонился к самым губам, едва касаясь.
- Что такое? Мой бедный красавец страдает с утра от какого-то дискомфорта, мм? - В голосе Фаусто сквозили понимание, сочувствие и смешливость, так что непонятно было что это - издевка или все-таки забота с долей юмора.

- От конкретного дискомфорта. А не от какого-то. - Ульрих улыбнулся, прикрывая глаза и улыбаясь. - Я люблю подтаявшее морожное. А расстаившее выливаю в унитаз - есть его невозможно. А ты и так сладкий. - Немец хмыкнул, лизнув Костантино в губы и отстраняясь, все же вставая с постели. Ожидаемой боли как в пояснице, так и пониже поясницы не было. Но бывалого комфорта - тоже. Ули подумалось, что ему еще привыкать двигаться нормально после подобных заходов.
Подхватив с простыней свою резинку для волос и вновь стягивая хвост, Ульрих, потягиваясь, направился в кухню, мурлыча что-то себе под нос. Направился прямиком к холодильнику, зазвенев в нем стеклом и загремев пластиковыми судками. Извлек бутылку сока, свинтив крышку и жадно отпивая прямо из горла. И не выпуская сосуд из рук, повернулся, ставя кофе.

Мимолетная ласка и любовник отстранился, оставляя Фаусто одного. Проводив немца разочарованным взглядом, Вико потянулся, прижмуриваясь, как кот на солнышке и мурлыкнул для полного сходства. Вставать было ужасно лень и мышцы приятно ныли после нагрузки, от которой организм успел быстро отвыкнуть. Все так же лениво потягиваясь, Костантино встал с кровати и направился прямиком в ванную. Второе утро без бритвы заставило итальянца недовольно уставиться на себя в зеркало, рассматривая золотистую щетину, ровным ежиком покрывавшую нижнюю часть лица. Отсутствие зубной щетки напрягало неменьше. Но тут можно было хотя бы обойтись просто пастой и полосканием. Спустя десять минут, с собранными волосами, одетый в джинсы, но с обнаженным торсом, Вико выплыл на кухню.
- Ну что? Чего у нас там имеется? Щас профи будет учить тебя готовить. - Все тот же нагловато-насмешливый тон и ленивый голос.

- Хм... - Ульрих потер свой подбородок, оценивая жесткость щетины. - Ты готовь. А я пойду побреюсь. - Немец, стоявший на своем коронном месте у плиты, уже держал в руках чашку с кофе, другой машинально поглаживая влажный прохладный бок бутылки с соком. Потянув проходившего мимо Вико за руку, поцеловав куда-то в скулу. - Я тебе зубную щетку поставлю. И у меня где-то были одноразовые бритвы... - Шепнул на ухо, кончиками пальцев пробежавшись по руке любовника от запястья к локтю. - Сделай вкусно, да? - Ариец улыбнулся, обходя Фаусто и направляясь в ванную вместе с чашкой.
Все же сунувшись в прохладный душ, подобрав волосы парой шпилек, немец надолго завис перед зеркалом, приводя в порядок лицо, старательно сбривая колючую щетину. Явившись в кухню уже освеженный и похожий на человека, в легких брюках и рубашке, приволоча с собой ноутбук. И пока Вико готовил, Ули изучал почту и блоги, в последнюю очередь добравшись до эхи агенства. И в какой-то момент пораженно выдохнул, подавившись сигаретным дымом и зайдясь приступом сиплого кашля. Как только спазмирующие легкие чуть отпустило, ариец только потыкал пальцем в экран.
- Это меня сегодня с учета сняли... ну да... - Просипел, держась за горло.
На экране, в окне личных сообщений, черным по белому было написано: «Добрый день. Мне нужен серьезный профессионал для непростой работы. В кратчайшие сроки. Риск и оплата высокие. Мой телефон», и дальше номер. Казалось, еще пара минут созерцания этой картины, и у Ульриха задергается глаз.
- Сегодня сняли.
Сообщению было едва ли пара часов.

Как только напарник покинул кухню, оставив итальянца одного там хозяйничать, последний сунулся в холодильник, изучая его содержимое. Вскоре на стол уже были выложены все ингридиенты, а Вико рылся по шкафчикам с запасами.
К возвращению немца в глубокой сковороде на плите жарились в оливковом масле какие-то шарики, сам Фаусто был слегка в муке - видимо мазнув пальцами по щеке - и резал какой-то салат. Причем судя по его надменному виду тут работал, как минимум лучший повар Сицилии и смертным вход был строго воспрещен. По кухне витал аромат жаренного и корицы. Работал Костантино быстро и четко, словно до этого только тем и  занимался, что готовил. Руки легко порхали над разделочной доской, шинкуя овощи. Периодически он отвлекался к плите, чтобы лопаткой покрутить жарящиеся шарики, снять на блюдо уже готовые и  закинуть новые.
Сомнительная радость любовника не произвела на Вико никакого действия - он сейчас с сосредоточенным видом алхимика осторожно капал коньяк из рюмки на получившееся блюдо. Наконец итальянец перевел дыхание, подтолкнул блюдо к середине стола и туда же водрузил тарелку с салатом.
- Прошу. Совсем банальный салат "Цезарь" и не очень банальные пончики по-итальянски. - Поставив на стол две чашки кофе, Фаусто устроился на стуле рядом с арийцем. - И кто тебя хочет? Ты для начала убедись, что это снова не мафия. А то тут 60% населения в её кругах состоит, как мне кажется.

- А чтоб я знал. Имени нет. Развечто звонить... - Ули закрыл крышку ноутбука, отодвинув его в сторону и освобождая место для тарелок и позднего завтрака. - Без работы у меня виза еще месяц только протянет. Может даже меньше. Прийдется звонить "Фрицу", выяснять, кто подал заказ и откуда - какой ай-пи, из какого города, регистрировался, или нет... - Немец подтянул к себе тарелку, потянув носом запахи. С недоверием посмотрел на пончики - они как-то не особо вписывались в его понимание легкого завтрака. Впрочем, возмущаться не стал, решил поберечь свое и Фаусто терпение. Вместо этого взял вилку, принимаясь за салат - вот тут уже с аппетитом и удовольствием, решив, что пончики побробует в конце. Даже если очень вкусно - много съесть не получится. Жирная пища - для обеда, а не для не проснувшегося толком желудка. - Ты талант... - Пробормотал, прижмуриваясь. И тут же одернул себя, подняв голову и глянув на Вико. - Мне кажется, или я это уже говорил... - Поинтересовался с некоторой растерянностью, и пытаясь вспомнить, когда именно он это сказал. Но, тем не менее, вскоре забросив бесполезные попытки, вернулся к еде. - Очень вкусно... - Похвалил еще через пару минут, дотянувшись до салфетки, складывая ее пополам в ладони. - Меня больше поражает то, почему не взяли тебя - ты свободен. А с меня только сняли все "флажки". Как будто сидели и ждали там, или я знаю... - Ули повел плечами, уплетая салат за обе щеки.

- Я доем салат и буду есть пончики. - Не споря, согласился Ульрих, накалывая на вилку последний кусок курицы и салатный лист, закончив с "Цезарем" и действительно принялся за пончики, разрезая их ножом. - Я по большому счету не знаю, хочу я эту работу, или нет. С одной стороны мне еще памятен разговор об отдыхе. С другой - я по себе уже знаю, что просижу я неделю, а там меня начнут всякие эти... ипохондрии бить... или как там они называются... Я начну бегать по потолкам и бросаться на окружающих. А недельки через три буду ходить вечерами в бары, напиваться и встревать через раз в драки. Чтоб не расслабляться, и чтоб особо скучно не было... - Он покачал головой, делая глоток из чашки. Облизнул губы. - Да. Я думал, будет хуже, а они очень даже ничего... Короче, посмотрим. Я позвоню где-то к обеду. А там посмотрим... Хуже не будет. Мало, что ли, мнительных девушек, которые считают, что их преследуют мстительные ревнивые итальянцы?.. - Ариец хмыкнул, ухмыляясь и потянувшись за сигаретой. - Черт... - Поник, отодвигая пачку подальше, вместо того, чтоб закурить. - Короче, я веду к тому, что я не смогу сутками сидеть дома... Как-то так...

- Я не знаю. Девушка или нет - имя не написано. Только номер. А что море? - Ули тоже откинулся на спинку стула, расслабленно опустив руки на стол по бокам от пустой тарелки. - Море в двух шагах. А видел я его до сих пор только мельком. Надо хоть вечером сходить на него глянуть, если днем я обычно не в состоянии. Но к концу "рабочего дня" мне обычно уже до такой степени лениво, что я прихожу домой, валюсь пластом на кровать, только приняв душ и поужинав, и вырубаюсь. И сплю, как младенец. Вот тебе и весь отдых... - С одной стороны его терзало любопытство, что же за заказчик мог до такой степени терпеливо ждать (ох, если ждать, а не поджидать), когда он освободиться. И еще - какую работу предложат, и за сколько. Это прильщало, как минимум, потому, что это был бы стопроцентно вероятный вариант продления визы. Но свински бросаться к телефону и тут же звонить тоже не хотелось - нужно было иметь хотя бы грамм уважения к Вико. - А что ты будешь делать, если понадобиться спасать от поклонниц?.. - Внезапно вспомнил Ульрих только что сказанную итальянцем фразу.

Ули подвис. И это было бы самым простым описанием его состояния. Ему внезапно стало жарко - он сам не понял, когда и почему. Только щеки вспыхнули ярко, и он механически поднял руку, потирая предательский румянец и стараясь не стушеваться еще больше. Вот уж - люди любят ушами. А еще они ушами возбуждаются.
- Болван. - Сипло выдавил немец, соскользнув со стула, подхватив свой мобильный и отходя к окну. Прислонился бедрами к подоконнику, усмиряя одичавший ритм сердца и бессмысленно пялясь на экран мобильного. Он собирался позвонить. А номер был на экране ноутбука. Который стоял на столе. Который стоял возле Костантино. Который точно не упустит возможности еще над ним поиздеваться.
Пожевав губу, ариец вздохнул тяжко, и все же подошел к стойке, потянувшись за сигаретой и одной рукой набирая номер, внося его в память электронной книжки. Прикурил сигарету, сделав первую затяжку и поднимая трубку к уху, отодвигая зажигалку вбок.

Слушая гудки в трубке, Ульрих запрокинул голову, глядя в потолок. И снова - мурашки по шее от прикосновения губ и от шепота, плавящий жар по плечам, вниз по позвоночнику... "Моим шелковым Ули..." Ключевое слово - "моим", или "шелковым"?.. Или "Ули"?.. Итальянец никогда не называл его сокращением от имени. Он сам называл Фаусто исключительно по фамилии, только сегодняшней ночью позвав по имени - да и то, в таком полубредовом чумном состоянии... что снова стало жарко от воспоминания.
Немец мягко повел плечом, страдальчески закусив губу, стараясь вытеснить голову Вико из плавного изгиба между собственным плечом и шеей. И с тяжелым вздохом захлопнул крышку мобильного, оборвав звонок, так и не дождавшись ответа.
- Я тебя ненавижу... - Пробормотал беспомощно и жалко, упираясь ладонями в край стола и глядя на тлеющий кончик сигареты. Почему-то все время было ощущение, что время утекает сквозь пальцы. Появилось оно со знаменательного посещения врачей и новости про легкие. Он не боялся смерти от шальной пули, но его начинал душить панический страх от мысли, что он будет медленно угасать на больничной койке. Наверное из-за этого он и гнал вперед, как конь с подоженным хвостом.

Ульрих наугад ткнул в пепельницу сигарету, освобождая руку и приобнимая Костантино за талию - поверх его руки, практически отзеркаливая его собственные объятья. И тяжело, словно вынужденно, опустил голову на плечо итальянца - закрывая глаза, упираясь лбом в изгиб мышцы над ключицей, изогнувшись, чтоб стоять в такой позе. К страху перед больничной смертью добавился совершенно неожиданно страх снова остаться в одиночестве - в пустой квартире с гулкими коридорами и комнатами, в дорогой отделке и звук жужания кондиционеров. Давящее, отвратительное чувство. Словно годы бешеной гонки с клиентами и переездами разом накатили и схлынули, оставив за собой усталость и опустошенность. Именно из-за этого Ули не любил быть слабей партнера - ощущение чужой заботы расслабляло его, делало податливым и, да, шелковым... Шелковой дорогой тряпкой, беспомощной перед собственными чувствами.
Беспомощность. То, чего он не любил, чего избегал. Сказать хотелось очень многое, но ариец просто сжал в ладони трубку мобильного, не поднимая головы и бесшумно дыша приоткрытыми губами.

- Не хочу никаких островов... Я там со скуки сдохну... - Немец не двигался, словно такие объятья приносили ему какое-то свое успокоение и удовольствие. Если бы его спросили, он никогда бы внятно не ответил, почему до такой степени не любит отдых. Всю жизнь он несся вперед, не давая себе передышки - только короткий период на восстановление. Это изматывало, да, но он все время думал, что если потеряет этот темп, вернуться к нему уже не сможет. А теперь к этому прибавился подсознательный страх что-то не успеть, и темп начал накручиваться в геометрической прогрессии.
Именно поэтому рядом никто не мог долго удержаться - кого сносило центробежной силой; кто-то, попытавшись хоть раз вмешаться в эту скорость палкой в колесо арийца, получал пару зуботычин и был выброшен из жизни Ули его же рукой - без раздумий и сожалений.
- В гробу отдохну... - Выдохнул почти беззвучно Ульрих, поднимая наконец голову и встряхиваясь, стараясь избавиться от ленивой неги, которая внезапно проснулась по всему телу. Сиюминутное желание было - никуда не двигаться и ничего не делать.

Немец только охнул сдавленно, когда Вико сжал его в объятьях - настолько неожиданно крепкими они были.
- Пусти, балда, задавишь... - Возмутился приглушенно, тут же вздрогнув, когда пальцы любовника запутались в волосах и приподняли его голову. Уставился удивленно в прозрачно-голубые глаза, непонимающе приподнимая брови. - Ты чего?.. - Поинтересовался растерянно и тихо. Как-то некомфортно стало от последних прикосновений, и взгляда, и слов. Ты думаешь, я уже твой?.. Мысль появилась и исчезла за мишурой остальных, таких же бредовых мыслей. Ибо не совсем соответствовала настроению и состоянию. Не сейчас. Потом. Потом Ули еще припомнит эту ситуацию Фаусто, а сейчас его интересовало несколько иное. Неужели итальянец действительно считал, что может что-то изменить?..